Воспоминания Главного конструктора танков
Шрифт:
На следующее утро прохожу по корпусному цеху и вижу на сварочном конвейере разрыв: прямо по его линии вырыта какая-то яма. На мой вопрос, для чего это, мастер цеха ответил: «Будут делать фундамент под станок для шабровки постаментов». Через две недели был установлен горизонтально-фрезерный станок, рядом с ним – кантователь. Шабровка стала производиться быстрее и качественнее.
На каждый год директор планировал какое-либо общее дело, направленное на улучшение социальных условий трудящихся. В конце 1950-х гг. он затеял строительство дворца культуры и, несмотря на последовавшие запреты, дворец был выстроен исключительно красивым и уютным. Как-то зимой на очередном «декаднике» Окунев сказал: «На приемах рабочие не дают мне жизни с детскими учреждениями.
Весной 1953 г., идя на очередной «декадник», я увидел перед заводоуправлением колонну автобусов и подумал: «Опять Иван что-то затевает...» Когда все собрались, директор скомандовал: «Все в автобусы» и пошел к выходу, за ним потянулись все сидящие в зале, в том числе и приглашенные из завкома женщины в туфельках на высоких каблуках... Двинулись в сторону леса, на Пихтовку, проехали по лесу, пока не кончилась дорога. Директор вылез из автобуса и снова скомандовал: «За мной...» Все пошли по таящему снегу и лужам, хотя обувь для этих условий была не подходящей. Пришли на поляну. Окунев сказал, показывая рукой: «Вот, смотрите. У горнозаводчика Демидова здесь была плотина, а мы будем строить водоем и зону отдыха. Кондратьев, зачитай, кому что выделять». В течение трех месяцев старую плотину подсыпали, кустарник выкорчевали. А уже в июле этого же года был готов большой пруд, которому народ дал название «Иван-озеро».
Иван Васильевич очень любил новую технику. Иногда он и сам выдавал идеи, которые я, признаюсь, частенько отвергал, чем, конечно же, обижал старика. Однажды в конверте с курьером он прислал рисунок сцепленных между собой чем-то вроде шарнира двух половин танка. От второй половины была проведена стрелка и написано: «Ящерица бросает хвост». Как потом выяснилось, директор подумывал о создании танка, состоящего из двух функционально разных частей, одна из которых (задняя) перед боем отцеплялась, чтобы не мешать основной (боевой) части.
Справедливости ради следует отметить, что любые здравые идеи он поддерживал горячо, искренне вживался в них, даже если они были высказаны не им, и если приступал к их реализации, то боролся до конца.
Случалось, правда, и такое, когда директор, осмыслив чью-то мельком высказанную идею, настолько сживался с ней, что по прошествии некоторого времени всенародно выдавал ее за свою. Так было, например, с идеей о газотурбинном танковом двигателе, о которой пойдет речь в одной из следующих глав. Главные конструкторы других заводов жаловались на невнимание к новой технике их директоров и завидовали мне. В связи с этим я спросил как-то Окунева: «Почему вы идете на трудности и риск срыва программы, связанные с внедрением новых машин?» Он ответил: «Во-первых, я патриот завода и его маркой дорожу. По танкам я хочу быть впереди Харькова. Во-вторых, если мы не будем внедрять новую технику, я не смогу держать завод экономически».
Последняя фраза Окунева требует разъяснения. Сейчас все неудачи в экономике и отставании в техническом прогрессе связывают с созданной Сталиным административно-командной системой. На первый взгляд покажется странным, но до 1965 г. она работала четко и давала положительные результаты. Тогда ежегодно в феврале директивным порядком нормы выработки ужесточались на 15%. Если за изготовление какой-то детали платили, например, один рубль, то с 1 марта уже 85 копеек, а в следующем году 72 копейки и т.д. Анатолий Васильевич Колесников как-то при очередном снижении расценок пошутил: «Яуже много лет работаю на заводе, нормы каждый год ужесточаются, теперь завод за танки должен еще доплачивать, а не получать деньги». Чтобы завод работал с прибылью, шли двумя путями: снижали трудоемкость изготовления за счет внедрения нового, более производительного
Сталинскую административно-командную систему начали разрушать в 1965 г., когда объявили так называемую косыгинскую реформу. Когда ее обнародовали, Окунев сказал: « Теперь промышленность поползет вниз». По этой реформе ежегодное директивное снижение трудоемкости отменялось, нормативная прибыль на военную продукцию увеличивалась с 3 до 14%. У директоров появились денежки, которые потом рабочие стали выкачивать за сверхурочные часы, за работу в выходные дни и т.д.
В 1966 г. за выполнение очередной пятилетки большая группа рабочих, ИТР и служащих завода была награждена орденами и медалями. К радости всех, шестидесятилетнему директору завода было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
...Окунев очень не любил ездить в командировки и за пределами Нижнего Тагила был совсем другим – беспомощным человеком. Выезжал он только на сессии Верховного Совета РСФСР, ежегодные активы Министерства и съезды КПСС. По частным вопросам он выезжал всего два раза, да и то по вызову лично министра: первый раз – в 1961 г. на заседание ВПК и второй раз – в 1964 г. на показ бронетанковой техники Н.С. Хрущеву.
Помнится, как-то летом мы с Окуневым оказались в Москве: я в командировке, он на сессии Верховного Совета РСФСР, заместителем Председателя которого он был в течение трех созывов. Обратно решили лететь самолетом. Приехали вечером в Домодедово. Объявляют, что наш рейс задерживается с вылетом до утра. Вышли на улицу, сели на скамейку. Окунев говорит: «Давай поспим здесь на лавочках». И смотрю – ложится... Я пошел в аэровокзал, разыскал дежурного и рассказал историю с лавочкой. Дежурный открыл депутатскую комнату, и мы там переночевали.
Иван Васильевич Окунев как жил, так и умер – на виду у всех. 5 октября 1972 г. Нижний Тагил отмечал 250-летний юбилей. Город был награжден орденом Трудового Красного Знамени. В связи с этим учредили звание «Почетный гражданин города». Во дворце культуры Уралвагонзавода состоялось торжественное собрание, в его президиуме в числе других сидел и Окунев. Секретарь Нижнетагильского горкома КПСС объявил, что ему первому присвоено звание Почетного гражданина города. В ответ Окунев произнес небольшую, трогательную речь, сел на стул, поник головой и повалился на пол. Сидящие рядом перенесли его за кулисы. Подоспевшие врачи констатировали остановку сердца.
В память об Иване Васильевиче Окуневе его именем назван дворец культуры Уралвагонзавода и прилегающая к нему улица.
«Объект 150»
Частенько в разговорах со мной А.А. Морозов упоминал по разным поводам Вячеслава Александровича Малышева, который во время войны был наркомом танковой промышленности. Из его рассказов я составил себе портрет Малышева как умного, волевого человека, блестящего организатора. Морозов очень уважал его и, по-моему, даже чуть-чуть побаивался, хотя и был не трусливого десятка.
И вот 31 января 1956 г. я впервые увидел бывшего наркома. Он в те годы занимал должность заместителя Председателя Совета Министров СССР. На совещание к нему были приглашены конструкторы танков А.А. Морозов, Ж.Я. Котин (главный конструктор, а с 1968 г. – заместитель министра Оборонной промышленности СССР), П.П. Исаков, Л.Н. Карцев, а также конструкторы танковых двигателей И.Я. Трашутин и Е.И. Артемьев. Когда все расселись, Малышев обратился к нам с вопросом: «Кто из вас занимается установкой ракет в танки?» Все мы пожали плечами, так как об этом никогда не думали. Потом встал Морозов и сказал: «Вячеслав Александрович, на мою жизнь хватит и пушек. Проживем пока без ракет».