Воспоминания об Александре Грине
Шрифт:
Вдруг что-то сдвинулось в его неподвижном лице.
– Помираю… - не то глухо простонал, не то тяжело прошептал он голосом уже не от мира сего, чуть приподняв голову с подушки и смотря мне прямо в глаза каким-то важным и на мгновение ясным взглядом. Затем уронил голову и снова затуманенным взором уставился на ветвь в окне.
Последний вздох - и не стало Александра Степановича Грина. Ровно в шесть с половиной часов прекрасного и грустного июльского вечера.
Несколько часов мы с матерью просидели около него в полном молчании. Немного людей нас посещали, и в
PAGE 393
эти поздние часы никто
Летом на юге нельзя задерживать похороны. Хоронили Александра Степановича на следующий день, 9 июля.
Утром весь городок знал о смерти. Много незнакомых людей приходили прощаться с ним, приносили цветы. Нашлись и такие, что пожелали помочь мне в похоронах.
На кладбище - пустом и заброшенном - выбрали место. С него видна была золотая чаша феодосийских берегов, полная голубизны моря, так нежно любимого Александром Степановичем.
III
* * *
Все знаменательные дни своей жизни Александр Степанович приурочивал к цифре «23», которую считал для себя счастливой: 23 августа 1880 года - его рождение; 23 июля 1896 года - отъезд в Одессу; 23 марта 1900 года - на Урал; 23 ноября 1894 года по новому стилю родилась я. Александр Степанович говорил: «Значит, ты судьбою была мне назначена». 23 февраля 1921 года по старому стилю мы с ним поженились.
ГРИН О СЕБЕ
Александр Степанович не любил рассказывать о себе посторонним, да и близким рассказывал без большой охоты. И сам не расспраш3и3вал. На редкие, правда, просьбы редакций журналов 33 дать автобиографический материал он суховато отвечал: «Моя биография - в моих книгах», говорил, что настоящий художник, по существу, является главным героем своих произведений. «Внешние наблюдения над разными людьми и случаями, - говорил он, - только помогают мне сконцентрировать и оформить впечатление от самого себя, увидеть разные стороны своей души, разные возможности. Я и Гарвей, и Гез, и Эсборн - все вместе. Со стороны на себя смотрю и вглубь и вширь. Только на самом себе
PAGE 394
я познаю мир человеческих чувств. И чем шире в писателе способность проникать через себя в сущность других людей, тем он талантливее и разнообразнее. Он как бы всевоплощающий актер. Мне лично довольно познать себя и женщину, любимую и любящую меня. Через них я вижу весь свой мир, темный и светлый, своп желания и действительность. И, какова бы она ни была, она вся выразилась в образах, мною созданных. Оттого я и говорю смело: в моих книгах - моя биография. Надо лишь уметь их прочесть».
«Бегущая по волнам» - один из самых автобиографических романов Грина. Это рассказ, в поэтических словах изображающий искания и находки Александра Степановича. Вступление о «Несбывшемся» - не личное ли звучит в нем?
Ребенком, прочтя «Молли и Нолли» Кота-Мурлыки (Вагнера), затосковал он о той любви, жажда которой потом всю жизнь сопровождала его. Вот как рассказывал он мне об этом: «Я не знаю, что со мною стало, когда я прочел эту сказку, я не понимал тогда ни слова «любовь», ни всего сопровождающего это слово, но детская душа моя затомилась, и теперь, переведя это на язык взрослых, я как бы сказал себе: «Хочу такого для себя!» Это был первый стук в душу моих мужских чувств. Потом я узнал о Коте-Мурлыке, об этом человеке с пестрой душой, сказавшем вовремя мне, ребенку, верное поэтическое слово. Это был первый цветок в венке событий, о которых я тогда не знал. Было мне лет восемь. Это было
И прелестные и дурные были на пути Грина. Биче Сениэль - итог этих встреч и исканий. Тут и юношеская Вера Аверкиева, и Екатерина Бибергаль, и Вера Павловна, и Мария Владиславовна, и Мария Сергеевна, и многие другие, ни имени, ни лиц которых я не знаю. Я никогда не хотела знать подробности о них. Молодость Александра Степановича, тяжелая жизнь, незнание жизни, жадность к ней, «тоска о Молли», алкоголь, так обостряющий и искажающий желаемые образы, вечное беспокойство и ошибки. Поиски души женщины, воплощенной в желаемый образ, поиски Дези - девушки с простым сердцем и верой в чудеса, творимые руками
PAGE 395
человечности. Такие девушки непопулярны, не привлекают взора ни блеском ума, ни изысканностью. Они умеют любить, верить, быть женой, другом.
ПСЕВДОНИМ
Александр Степанович жил в Петербурге. Писал первые рассказы из революционной жизни, которые потом составили сборник «Шапка-невидимка». Когда Измайлов, у которого должен был печататься один из первых рассказов Грина «Апельсины», спросил его, как он будет подписываться своей фамилией (Мальгинов) или псевдонимом, Александр Степанович, не желая быть Мальгиновым и зная, что не может Гриневским, с молодой пылкостью ответил - «Лиловый дракон». Измайлов расхохотался и сказал, что такой псевдоним совсем не годится. Тогда Александр Степанович взял первую половину своей настоящей фамилии 36.
Так родился псевдоним - «А. С. Грин». И это имя так плотно подошло к Александру Степановичу, что он говорил: «Знаешь, я чувствую себя только Грином, и мне странным кажется, когда кто-либо говорит - Гриневский. Это кто-то чужой мне». Подписывался всегда «Грин» и меня именовал «Грин», утверждая, что и я не Гриневская, как и он. И когда мне пришлось получать паспорт в Феодосии, он попросил знакомую паспортистку проставить мне в нем - Н. Н. Грин.
Александр Степанович очень любил цветы фуксии и герани, говорил: «Это эстетствующие снобы-мещане назвали их мещанскими цветами, так как они украшают жилища среднего люда. Цветы эти прелестны, и, если бы их было мало, их ценили бы, как орхидеи. Мещанских цветов нет, есть лишь «мещане», не понимающие этой простой истины».
ГРИН ОБ А. И. КУПРИНЕ
«Его образ так близок моему сердцу, - говорил Александр Степанович, - что кажется, если бы он даже плохо писал, то мне представлялось бы хорошим. Но он писал хорошо, знал музыку слов и мыслей, умел осве
PAGE 396
тить и раскрыть их солнцем своего таланта. В нем, озорнике, иногда злом и вульгарном, завистнике к чужим писательским удачам, сидел милый художник. Пестрый человек был Александр Иванович. Одним из главных качеств, определявших стиль его жизни, было желание во всем и везде быть не только первым, но первейшим, непрерывно привлекать к себе общее внимание. Это-то и толкало его на экстравагантности, иногда дурно пахнущие. Он хотел, чтобы о нем непрерывно думали, им восхищались. Похвалить писателя, хотя бы молодого, начинающего, было для него нестерпимо трудно. И я, к общему и моему удивлению, был в то время единственным, который не возбуждал в нем этого подлого чувства. Он любил меня искренне, относился просто, и оттого я лучше других знал его таким хорошим, каким он был вне своей всепоглощающей страсти, оттого и привязался к нему сердечно. Он часто мне говорил: «Люблю тебя, Саша, за золотой твой талант и равнодушие к славе. Я без нее жить не могу».