Воспоминания. Победы и страсти, ошибки и поражения великосветской львицы, приближенной к европейским монархам в канун Первой мировой войны

фон Плесс Дэйзи

С 24 по 29 июня мы были в Киле. По какой-то причине кайзер приехал не сразу, что вызвало неловкость, поскольку мы принимали морскую эскадру Соединенных Штатов. 24 июня состоялась церемония, на которой мы с Гансом представляли императора и императрицу. Тысяча человек посетила флагманский корабль Соединенных Штатов «Кирсардж»; на борту гостей приветствовали командующий эскадрой адмирал Коттон и посол Соединенных Штатов в Германии Тауэр. Помню, через день или два на корабле устроили танцы в честь императора; там я танцевала с капитаном Чарльзом Хасси, тогда военным атташе Соединенных Штатов в Берлине; после войны он стал военно-морским атташе в Лондоне.

Императору очень хотелось разрекламировать Киль; однажды он даже попросил нас приехать туда и сделать из Киля подобие Кауса – как будто что-то подобное можно сделать за неделю! Он сказал, что я получу самую красивую каюту на «Гогенцоллерне» и что все будет сделано

в точности как в Англии. Приехав, мы с мужем очутились в ужасных, тесных апартаментах, где не хватило места для моей горничной; правда, потом все исправили. Помня великолепные приемы в королевском яхт-клубе в Каусе, я попросила кайзера приехать и выпить со мной чаю в Имперском яхт-клубе; я собиралась устроить прием, на котором соберутся владельцы яхт из Германии, Англии, Америки и других стран. Он сказал: «Чушь, я не могу так поступить; мы с Бюловом приезжаем сюда для серьезных дел, а не для чаепитий». Поскольку сам кайзер просил меня что-то предпринять, я, естественно, разозлилась и ответила: «Зато у вашего величества есть много времени, чтобы пить пиво». Так и было; всю неделю в Киле невозможно было залучить мужчину, женатого или холостого, чтобы он пришел к нам на ужин, поехал кататься или вообще участвовал в каких-то светских мероприятиях – все они обязаны были собираться на так называемых «пивных вечерах» в яхт-клубе Киля. Супруга принца Генриха Прусского, очаровательная женщина и сестра русской царицы, однажды устроила прием для женщин, чьи мужья были так заняты пивом. Мы играли в «Вверх Дженкинс» и другие детские незанимательные игры – потому что больше делать было нечего!

Уходя, я подумала, что легче превратить осла в корову, а потом заставить осла мычать, чем превратить Киль в Каус. Уникальная атмосфера и светское обаяние Кауса – не то, что можно купить в универмаге «Вулвортс».

Кстати, о Киле. Именно там я обнаружила единственный случай, когда женщины играли какую-то важную роль в жизни Германии. Во время регаты женщин считают «матросами», хотя ни в Англии, ни в Америке такого правила нет; конечно, во время регаты на яхту допускают лишь определенное количество матросов. Поэтому в Киле мы ни разу не ходили под парусом.

Киль нравился мне гораздо больше, когда король Эдуард и император были там вместе. Король вел себя настолько по-другому в таком окружении, что мне хотелось смеяться. Кайзер старался быть как можно более покладистым и говорил громким голосом; а императрица, скрестив руки на животе, добродушно улыбалась направо и налево, как каучуковая кукла. Но все мероприятия были довольно заурядными и ужасно скучными; возможно, мужчинам и нравилось ходить под парусом и неизменно пить пиво, но женщины чувствовали себя ужасно.

VI

Долгое время меня ужасно огорчало и возмущало антисанитарное состояние многих городков и деревень в Силезии; я поняла, что больше не выдержу. Антисанитария была невыносимой. Люди жили в хибарах без всяких удобств. Существовал ужасный обычай ставить кабинки, больше похожие на шалаши, по берегам ручьев и рек; загрязнялась не только вода для стирки, но даже и питьевая вода. Я выписала из Берлина знаменитого бактериолога и инженеров из Англии и сделала все, что в моих силах, чтобы довести свое мнение до местных властей. В Киле я воспользовалась удобным случаем и обсудила вопрос с рейхсканцлером, князем фон Бюловом. Он спросил у меня подробности; я выслала их и получила от него следующий ответ, отправленный из Нордерней, летней резиденции князя на Северном море:

«Нордерней, 9 августа 1903 г.

Дорогая княгиня!

Я с большим интересом прочел Ваше подробное письмо, настолько очаровательное, несмотря на его печальное содержание, что оно превосходно дополняет сведения, полученные от Вас в Киле, связанные с ужасным положением дел в городках в окрестностях Фюрстенштайна.

Ваше предложение употребить часть суммы, выделенной на пострадавшую от наводнения территорию провинции Силезия, на улучшение состояния, которое Вы подробно описываете, к сожалению, невозможно осуществить, потому что эти деньги предназначены только для тех, кто пострадал от наводнения.

Но я с радостью позабочусь о том, чтобы провести официальную инспекцию на месте, и надеюсь, что нам удастся отдать должное вашим похвальным предложениям, которые служат доказательством Вашей человечности. Жена очень благодарит Вас за добрые пожелания и шлет Вам свои.

Искренне преданный Вам Бюлов».

Осенью мы были в Гопсалле у Хоу, где играли в безобидные шарады. Один глупый корреспондент американской газеты узнал какие-то подробности происходившего, скорее всего, от пьяного слуги и дополнительно исказил их. Ни один здравомыслящий человек не предоставил бы материал для вульгарных

заголовков и репортажей, которые появлялись в нью-йоркской газете. «Жена князя Генриха Плесского в роли Ромео», «Леди Сара Уилсон в килтах», «Тетушки Мальборо в кольчугах и килтах»! Как пример американской журналистики того времени привожу часть самой статьи: «Леди Хоу изображала рыцаря-тамплиера, в длинном черном плаще с белым крестом, двуручным мечом, блестящей кольчуге и в шлеме. Ее сестра, леди Сара Уилсон, более смелая, появилась в роли принца Чарли в килтах; из нее получился очень привлекательный и статный молодой человек. Княгиня Плесская изображала весьма грациозного, пусть и слишком высокого, Ромео. Считается, что она сделала бы честь любому хору; она замечательно сложена, а ее нижние конечности великолепны! Но исторически успехом вечера была миссис Джордж Корнуоллис-Уэст, в прошлом леди Рэндольф Черчилль, которая изображала беспутного испанского идальго. На ней были черное шелковое трико, дублет и лосины, темно-малиновый бархатный плащ, расшитый золотом; она держала меч, а в ее черном сомбреро, украшенном поникшими перьями, сверкал крупный бриллиант. Бриллиантовые пряжки украшали ее хорошенькие туфельки; она подвела гуталином черные усы… Вначале дамы немного стеснялись показываться на публике в своих смелых, но очень идущих им костюмах и безуспешно пытались спрятать ноги за юбками своих спутниц в женских платьях. Но вскоре они перестали стесняться, и вечер прошел очень весело. Странно было видеть, как дамы в мужских костюмах танцуют с партнерами-мужчинами. Вечер не должен был стать достоянием гласности, и все же история вышла наружу и вызывает величайший интерес».

Эти и другие сенсационные подробности передали по телеграфу в Нью-Йорк; новость напечатали во всем мире.

Единственно забавным во всем событии была мысль о Саре Уилсон в «килтах». Зачем надевать несколько килтов одновременно, знает только автор репортажа.

Другие американские газеты посвятили первые полосы еще более нелепым отчетам о деле, которого не было; они иллюстрировали свои измышления портретами леди Сары Уилсон, Дженни и моим.

Вспоминаю другой, куда более забавный инцидент в Аллоа-Хаус в октябре, когда мы были там с Вайолет Мар, а также Келли и ее мужем. Мы ставили «Репетицию пантомимы». В составе труппы были мистер Тревор, Чарли Вуд, лорд Шефтсбери, лорд Фредерик Гамильтон, Мюриэль Уилсон, леди Фео Старт, мисс Джерард, миссис Аркрайт и я; мы очень веселились, и никто не ссорился. А вот со мной случилось нечто ужасное. Выходя на сцену, я споткнулась, как мне показалось, об электрический провод. Я ничего не заметила. Но когда я ушла со сцены, Мюриэль Уилсон, которая шла следом за мной, с сочувствием заметила: «Дорогая, какой ужас!» – и вручила мне сверточек из шелка и кружев… даже не нижнюю юбку! Она увидела, как что-то висит у меня на ногах, но было уже поздно; мне пора было выходить на сцену; Мюриэль подтолкнула меня, и они слетели!

Как я могла выйти из них, ничего не заметив, – на самом деле не загадка, потому что, играя на сцене, я всегда забываю о себе.

Всю жизнь я была жертвой чрезвычайно изобретательных и на редкость неточных измышлений одного американского автора светской хроники. В мае 1903 года он превзошел себя (если, конечно, это он, а не она) в глупости, запустив в обращение нелепую и возмутительную историю, которая с тех пор преследует меня. Поскольку в последний раз я видела эту историю в прессе несколько месяцев назад, постараюсь ее опровергнуть, так как она наверняка многих раздражает. Отпустив мне несколько льстивых комплиментов и описав только что совершенный мною визит в Париж, автор пишет:

«Все сокрушаются из-за того, что княгиня красит волосы. Изначально они были угольно-черными, и она выглядела типичной ирландкой с синими глазами и волосами цвета воронова крыла. Но она пала жертвой моды на „медные“ волосы.

Жена князя Генриха – золовка миссис Корнуоллис-Уэст, в прошлом леди Рэндольф Черчилль. Она прекрасно ладит со своей невесткой-американкой. Княгиня уверяет, что обожает американцев, и многие нью-йоркские хозяйки с радостью принимали ее у себя. Однако всем известно, что ее общественное положение пошатнется после того, как королем станет нынешний принц Уэльский. Милая княгиня – единственная женщина, к которой когда-либо ревновала принцесса Уэльская, и враждебность к ней будущей королевы хорошо известна. Восемь лет назад, когда супруга князя Генриха, в прошлом Дейзи Уэст, приехала в Лондон, она „завоевывала всех, кого видела“. Внук Виктории, хотя и был женат, вошел в вереницу ее поклонников. Польщенная королевским вниманием, мисс Уэст не разочаровывала принца. Однако снобы из числа его королевской родни привели ее в чувство. Она отвергла принца и вышла замуж за Генриха фон Плесса, аристократа без большого состояния. Принцесса Уэльская так и не простила красавице бессонные ночи в те дни, когда ее муж демонстрировал преданность мисс Уэст».