Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
обрадуется моему приходу, но у него глаза были какими-то отчужденными. За
пять лет разлуки он заметно отвык от меня.
Я напомнил ему о письме, посланном из Берлина, с просьбой помочь
выбраться на родину. Я предполагал, что он либо письма не получал, либо не
имел времени на него ответить. Однако Владимир Александрович остановил
меня ледяным голосом, в котором ничего не оставалось от прежней дружбы:
— Письмо я получил, а не ответил потому, что тон его
Зачем ты упоминаешь о работе в нашей газете? У меня создалось впечатление,
что ты хвастаешь...
Выслушивать эти упреки со стороны человека, прекрасно знавшего меня,
было больно, тем более, что у меня и в мыслях не было хвастаться чем бы то ни
было, когда я ему писал.
— Ты меня обижаешь, — с горечью ответил я. — А знаешь ли ты, как
трудно мне было выбраться из Парижа в Берлин? Знаешь ли ты, что я был на
краю нищеты, когда проживал последние деньги, что это отчаяние заставило
меня вспомнить нашу совместную работу... Если бы не Максим Горький... Мне
лучше уйти... И я повернулся к лестнице.
— Ну вот, обиделся! — повернув меня к себе лицом, проговорил Владимир
Александрович. И я увидел прежнего товарища Антона, дорогого мне
откровенного человека, умеющего со всей доверчивостью привязаться к другу.
— Брось сердиться, ну, показалось мне... Оставь черные мысли. Лучше зайдем
ко мне побеседуем... Я вижу, ты тот же, что и был, — на языке у тебя то же, что
и на уме!
Однако зайти к нему я не мог, так как помнил, что внизу меня ждет жена и
добрая душа — Елизавета Львовна Новицкая, а войди я, наша беседа могла
затянуться очень надолго. Мы с ним продолжали обмениваться
воспоминаниями, стоя на лестничной площадке. Он расспрашивал о моей
парижской жизни с того дня, как мы расстались, интересовался, как я устроился
в Москве. Разговор
68
затянулся, и наконец я сказал товарищу Антону, что внизу меня дожидаются.
— Что же ты сразу не сказал, что пришел не один?! Не по-рыцарски ты
обошелся со своими дамами! Ну, дорогу ко мне ты теперь знаешь, заходи...
Выбраться к нему в ближайшее время мне не удалось, т. к. я работал в газете
с десяти утра до восьми или десяти вечера. Когда же через год я нашел себе
другую работу, менее изнурительную, и мог бы навестить Антонова-Овсеенко,
оказалось, что он послан полпредом сперва в Чехословакию, затем в Литву и
Польшу. Следующая наша встреча произошла лишь через двенадцать лет, уже
после того, как он вернулся на родину и получил назначение на пост прокурора
РСФСР. Из дневника:
«23
виделись в мае 1923 года. Когда я увидел его теперь, я ужаснулся — до того он
постарел. Весь — белый! Он встал из-за письменного стола, подошел ко мне,
протянул руку, а я ему:
— Ты ли это? Как же ты состарился!
Он обиделся:
— Нахал ты! Я себя стариком не считаю... А ты — молодец! Однако
посмотрим, пройдет немного времени и, может статься, ты будешь выглядеть
хуже, чем я!.. Он спросил меня, что я делаю. Я рассказал, что семнадцать лет
работал над книгой стихов Малларме, что я его всего перевел35. «Вот это —
молодчина! Это — работа!». Говорили о Гюго, о Свинберне. Я сказал, что все
собирался писать ему в Варшаву, хотел просить выслать мне Свинберна.
— Ну да, как же, стал бы я тратить валюту на Свинберна!
Он очень хвалил Шенгели, назвал его мастером стиха. Сказал мне, что
работает по двадцать часов в сутки. Я попросил подарить мне книгу его
воспоминаний.
— Все разошлось, у меня остался только один экземпляр!
Мы с ним разговаривали больше часа.
— Десять лет я был за границей! — сказал он мне на прощание. — Ну,
присылай свои стихи, как только выйдут! Не забывай!
В последний раз я виделся с Владимиром Александровичем вскоре после его
возвращения в Советский Союз из Барселоны.
Он был народным комиссаром юстиции РСФСР. Мы с женой пришли к нему
в самом начале октября 1938 года.
69
— Как жаль, что я не попросил тебя приобрести двухтомник Кальдерона!
Мне так нужно для работы! — сказал я, забыв о своем фиаско в 1935 году.
Владимир Александрович привел тот же довод — он никогда не занимался
частным благотворительством за счет государства, был безукоризненно честен.
Мы заговорили о Сталине. Он верил Сталину. Сказал тогда:
— Есть у нас человек, который вполне заменил Ленина. Этот человек —
товарищ Сталин.
До ареста Антонова-Овсеенко, рыцаря и солдата революции, оставалась
всего одна неделя...
Осип Мандельштам
Моя журналистская деятельность продолжалась до 1934 года. Время от
времени я продолжал писать стихи, но никуда их не предлагал, писал для себя.
Неожиданная встреча изменила мою жизнь. В начале 30-х к нам домой явился
незнакомый человек и спросил, действительно ли я переводил Стефана