Воспоминания. Стихи. Переводы

Талов Марк Владимирович

Вопрос о приеме меня в СП затянулся. Несмотря на рекомендации И. Г.

Эренбурга и Б. В. Томашевского, под разными предлогами обсуждение то

откладывалось, то Фадеев предлагал повременить с приемом, то отказывали без

всяких мотивов. Так прошло несколько месяцев. После того, как в декабре 1942

года вопрос обо мне безрезультатно обсуждался в шестой раз, я решил, что

больше добиваться приема в СП не буду.

Видя мое состояние, моя жена, сама еле передвигавшая ноги, доживавшая,

как

оказалось, последние месяцы, тайком от меня пошла в СП, чтобы

объясниться с «начальством». На ее счастье при разговоре присутствовал

Николай Асеев, с которым я не был

* В это тяжелое время с нами также делились своими пайками латышские

писатели, жившие в Москве, — Я. Я. Ниедре и Ф. Я. Рокпелнис.

79

даже знаком. Он попросил показать ему мои переводы, взял на несколько дней

«Хрестоматию западноевропейской литературы» и «Антологию поэтов

французского Возрождения». Переводы ему понравились, некоторые из них он

даже переписал для себя. Асеев написал в президиум СП прекрасное письмо,

лестно рекомендовавшее мою работу39. Но я настолько не верил в успех

очередной попытки, что даже не отнес письмо в СП. Однако Асеев не

отступился. В июне 1943 года по его настоянию, в мое отсутствие, я был

принял в члены Союза прямо на его президиуме, минуя приемную комиссию.

Хотя и здесь литератор Митрофанов, постоянно выступавший против меня,

заявил: «Талова нельзя принимать в Союз советских писателей. Он —

контрреволюционер».

Членство в Союзе спасло меня от голодной смерти, но уже не помогло моей

жене — в начале 1944 года она умерла от последствий голода40.

Когда я покидал пределы Франции, я был там уже признан поэтом, даже

стал этаким мэтром. Вокруг моего стола в «Ротонде» собирались молодые и

уже признанные поэты и художники. Вышли две книжки стихов на русском

языке, мои стихи публиковались на французском, печатались рецензии. С

возвращением же в Советский Союз, уже в 1922-1923 годах из-за разных

взглядов на литературное творчество у меня в Одессе возник конфликт с

Бабелем и Багрицким. С угрожающими нотками в голосе меня называли

«белогвардейцем». Я был обескуражен. К тому же нелепая необходимость

подачи о себе декларации, установленная для всех литераторов41, надолго

отвратила меня от литературы. Я получил такой удар, что вынужден был стать

«советским служащим», чтобы не умереть с голоду. Годы 19231934 меня

отупили, и я уже не мыслил когда-нибудь вернуться в ряды литераторов.

Неожиданным образом в эти годы я получил напоминание

о своем

поэтическом прошлом. В институте Ленина я получил заказ на переводы с

итальянского писем к Ленину для примечаний к одному из томов его собрания

сочинений. Подходит ко мне библиограф и шепотом говорит: «Да вы,

оказывается, поэт! Вот я выписал, что о вас пишут в «Русской зарубежной

книге». А редактор знаете кто? Кизеветтер!» — с ужасом таким говорит25,42.

80

Благодаря Игорю Потупальскому я стал поэтом-переводчиком и потихоньку

продолжал писать свои стихи, долго не пытаясь их публиковать. Наконец, в

пятидесятые годы я отослал несколько стихотворений в толстые журналы и

даже предпринял попытку издать сборник стихов — сдал рукопись в

Гослитиздат. Однако всякий раз я получал отказ под предлогом

«несовременности» моей поэзии. Я оставил всякие попытки что-либо

публиковать, понятно, продолжая писать.

И вот после сорокадвухлетнего молчания меня случайно «открыл» Сергей

Поделков, редактор «Дня поэзии — 1964», он опубликовал одно мое

стихотворение. Другой толчок к моему возрождению дал Арсений Тарковский

на праздновании моего семидесятилетия, где я читал свои стихи. В эти же годы

я впервые публично выступил со стихами в Союзе писателей Грузии. Успех

меня ошеломил. Меня объявили и «Большим поэтом», и «мастером», и даже

«поэтом Грузии». Последнее, видимо, благодаря стихам, посвященным

Тициану Табидзе, Пиросмани и переводам из грузинской поэзии.

Присутствовавший на чтении Марк Лисянский неожиданно для меня объявил,

что будет добиваться издания моей книги. Я сомневался в успехе этой затеи,

однако, поддавшись уговорам близких, начал все-таки готовить к изданию

сборник своих стихов и переводов. Состав сборника обсуждал е И. Эренбургом.

Попросил его написать предисловие и неожиданно услышал: «Я охотно

написал бы его, но теперь все, что будет исходить от меня, может стать только

волчьим паспортом»43.

81

ИЗ ДНЕВНИКОВ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ

9 января 1965 г. Часто собеседники удивлялись, как я с моей биографией

уцелел, не был репрессирован. Отвечал им: «Я никуда не совался, жил

затворником, старался больше сидеть дома, да и при том, я ведь был

беспартийным. Время от времени меня вызывали в Союз писателей, чтобы в

очередной раз спросить: «Зачем уехал? Зачем вернулся?».

5 марта 1965 г. Узнал, что сейчас в Москве Анна Ахматова. Она