Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
Ахматова и еще какой-то ленинградский поэт.
Мандельштамы на новой квартире, своей, собственной, из двух комнат с
передней и кухней. Библиотечные полки Осип Эмильевич построил довольно
примитивно: с двух сторон положил кирпичи, прикрыл доской, на доске снова
кирпичи, снова доска — так он оборудовал несколько рядов. А вообще в
квартире пустые стены. Нет у него денег на мебель первой необходимости.
Я дал Мандельштаму прочитать написанную мною эпиграмму на А. М.
Эфроса.
72
граммы: «Никогда». Затем мы вспомнили блестящую эпиграмму Баратынского
— «Эпиграмму хохотунью».
Мне жаль Мандельштама. Он очень Большой поэт, а его стихотворения не
печатаются. Просто заговор молчания. Он резко отозвался об оргкомитете
писателей и о Горьком.
Я всегда приятно чувствую себя в его обществе. Люблю его и ценю.
22 августа 1934 г. Был у Эренбурга, недавно вернувшегося из Парижа.
Заговорили об Осипе Мандельштаме, недавно высланном из Москвы. Эренбург
его видел в Воронеже в удовлетворительном состоянии. «За стихи против
Иосифа Виссарионовича», — на мой вопрос о причинах ссылки ответил
Эренбург.
Попытки издать «своего Малларме».
Встречи с Л. Б. Каменевым. Все под «богом» ходим
9 октября 1933 г. — Сегодня был в издательстве ACADEMIA у Льва
Борисовича Каменева. Увидев его, был поражен его необычайным сходством с
французским поэтом Эредиа. Вошел я с некоторой робостью: ведь что ни
говори, а передо мной сидел весьма видный деятель компартии. Передал
Каменеву образцы моих переводов Малларме, оставил составленный мною
план издания.
17 октября 1933 г. Приехал в издательство к Каменеву. Тот сказал, что
переводы мои ему понравились, он согласен принять в портфель издательства
мою книгу. Я ушам своим не верил. На прощание Каменев просил принести
ему книгу стихов Малларме в подлиннике. Ему все же хочется сверить
переводы с французским текстом.
16 ноября 1933 г. Дело с изданием Малларме заглохло неизвестно по какой
причине. Секретарь Каменева Надежда Григорьевна: «Лев Борисович находит
ваши переводы прекрасными, издательство решило привлечь вас к работе».
23 декабря 1934 г. Сегодня из газет я узнал об аресте и высылке из пределов
Московской области Льва Борисовича Каменева. Что за метаморфоза? Все под
«Богом» ходим.
24 августа 1936 г. Сообщение в «Правде» о расстреле шестнадцати. Ничто
«хозяину» не в состоянии помешать.
31 октября 1936 г. ... Тьма новостей. Игорь Поступальский, Павел Зенкевич,
Владимир
73
как добрый дедушка, хватает из мешка то одного, то другого. Хватает и сажает,
либо ссылает, либо и того хуже...»37.
Я вел замкнутую жизнь, старался меньше попадаться на глаза знакомым и
даже друзьям, жил затворником. Занимался самообразованием. Изучал русскую
и западно-европейскую поэзию — средневековую и периода Возрождения38.
Илья Эренбург. Начало войны. Встреча с Мариной Цветаевой.
Осень 1941-го в Москве
Первая встреча с Ильей Эренбургом после моего возвращения случилась на
Тверской улице в 1928 году. Узнав меня издали, он бросился ко мне, обнял,
улыбается удивленно: «Вы разве живы?!». «Как видите». И он рассказал, что в
Париже пошли слухи, будто меня большевики расстреляли. В некоторых
изданиях даже некрологи были напечатаны. «Как только поеду в Париж,
огорошу их известием, что вы живы!» — не переставал удивляться Илья
Григорьевич.
С тех пор я часто бывал у Эренбурга, когда он приезжал в Москву. Если он
оставался здесь лишь несколько дней, был очень занят, говорили по телефону.
Говорили о многом, перескакивая с предмета на предмет. Вспоминали Париж
1914 года, наших общих друзей, говорили о французских поэтах,
выдвинувшихся в последние годы, о судьбах эмигрантов: «Дилевский
окончательно опустился... То же Издебский*...» Позднее рассказывал, что стал
знаменитым Цадкин, его произведения берут нарасхват. Многие пишут
воспоминания. «Маревна тоже написала книгу. На все она смотрит под
эротическим углом. Ее интересует, кто с кем спал, такой уклон. Но картины
Парижа она передала верно...»
Я рассказывал ему о своей работе над переводами. Эренбург записал мне
свой парижский адрес: «Пишите постоянно, в чем вы нуждаетесь. Я буду
посылать вам книги, которые понадобятся для работы, постараюсь раздобыть.
И вообще буду рад нашей переписке». Я чувствовал, что Илья Григорьевич
относится ко мне очень
* Издебский был посредственным скульптором и первоклассным дельцом. В
Париж попал до первой мировой войны (Прим. автора).
74
дружелюбно, и мне было жаль, что в Париже я слишком легко шел на
размолвки с ним.
Я не писал ему в Париж. Наступили тяжелые годы репрессий.