Воспоминания
Шрифт:
Я не говорю ничего о третьей моей жизни, о Нюше, ибо она не вносит в мое существование никаких больных осложнений, а входит лишь как радость.
Катя, я говорю о части мыслей, которые проходят во мне. Но мне трудно обо всем этом говорить на бумаге. Я хочу жить с тобой в Москве и хочу быть летом с тобой, Нюшей и Таней в деревне, и с Александрой Алексеевной, конечно, если ты этого хочешь и если это уже устроено, я к ней ничего не чувствую, кроме любви и уважения. Мне, однако, страшно думать, что парижская жизнь наша как будто всем этим осуждена. Я ведь не знаю, что произойдет и во мне, и во всех нас, кровно в том заинтересованных, когда мы проживем год в России, а ты уже два года. Я хочу прожить не менее года в России, чтоб видеть снег, зиму и чтоб видеть много-много
Милая, меня прервал Цейтлин, приходил на минуту после концерта, на котором я читал «Герб Затаенного Месяца» и «Царевич из сказки». Как скучно выступать перед русской аудиторией города Парижа, верно, больше никогда не буду выступать перед этим сбродом. Согласился из чувства жалости к голодающим. Но иногда и этот довод неубедителен. Цейтлин со смехом рассказывал мне, что в колонии собираются «протестовать» против меня и против Минского, которого даже освистали. На меня в претензии за «Сатанинских собак», как я именую пруссаков. Как бы выходит, что русские эмигранты особенно чувствительны к оскорблению немецкого, в частности, прусского имени. Это уже верх идиотизма.
Приближаюсь к концу «Урваси». Завтра высылаю Сабашникову 2-е действие. Кончаю 4-е.
Радуюсь, что опять пишу свои стихи. Думаю, что с окончанием работы над Калидасой буду писать их много. Радуюсь еще одному, чему ты, знаю, очень порадуешься: я решил, спокойно, без колебаний и твердо, никогда более, ни за едой, ни при празднествах, никак, не пить никакого вина, никогда. Как-то чисто внутренно я пришел к этому решению. Мне кажется, что, когда пройдет много месяцев и несколько лет без какой-либо чары вина, я узнаю новые душевные дали. А мои любимые никогда не будут беспокоиться обо мне, и прежде всех ты. Так да будет. Я за эти полгода, вообще, мало прикасался к вину, но теперь уже не прикасаюсь совершенно и считаю это благословением.
Катя, милая, целую твои черные глаза, люблю, всегда люблю тебя, целую Нинику, Таню, девочек ее, верю в жизнь. Твой К.
P. S.Благодарю Вяч. Иванова за бесподобный, пленительный сонет.
К ПИСЬМУ БАЛЬМОНТА ОТ 9 МАРТА 1915 г. Бальмонту За то, что в трепете годин, Повитых смутою ночной, Дрожишь ты чуткою струной, Вольнолюбивый славянин, — За то, что ты не чуженин, Из царства грез, но жив одною С отечеством заповедною, Последней волею глубин, — Люблю тебя! Люблю твой злобный, Секире палача подобный Иль меди дребезжащей, клич,— И опрометчивого гнева Взнесенный над главами бич, — и плач на пне родного Древа…1915. 20 марта н. ст. Пасси. 5-й ч. д.
Катя милая, Христос Воскресе. Целую тебя крепко и уповаю скоро поцеловать в действительности. Милая, мы ждем разных, доходящих отовсюду вестей решительных, чтоб определить срок нашего выезда из Парижа. Думаю, что это будет в конце здешнего апреля. Уж пора мне быть там, где мое сердце. Жду с радостью свиданья с тобой, свиданья с Петроградом и Москвой и лета с тобою на Оке. Дальше еще не заглядываю, но знаю, чувствую, верю, что зиму будем с тобой в Москве. Ах, я рад буду русскому снегу и морозу, и дымам из труб, и белым крышам, как сновидению.
От тебя давно нет вестей. Скучно без них. И тревожно. Здорова ли ты? Все ли у вас благополучно?
Я лишь второй день как отдыхаю от «Урваси». Хочу теперь читать, мыслить, писать стихи.
Шлю тебе из последних стихов «Имена» и «Если хочешь». Ежели возможно, напечатай.
Милый дружок, обнимаю тебя и люблю. Помни меня и жди со спокойным сердцем. Нинику целую, и Таню, и девочек Тани. Александре Алексеевне, Алеше поклон. Будь веселенькой. Твой К.
ИМЕНА Есть волшебство вещей и их имен, Есть буквенное, нет, лишь звуковое Гадание в преджизненном покое, Что, угадавшись, выявило сон. Есть в бедных селах колокольный звон, Есть яростность в ликующем гобое, Их слушаешь и хочешь слушать вдвое, Затем что в них угадан небосклон. От пламеней вселенского пожара До первых капель кроткого огня, Что влагой стал, дождем упал, звеня. — В сознаньи звуковая зрела чара, Колодец угадания без дна, — Так всколосились в мире имена. ЕСЛИ ХОЧЕШЬ Если хочешь улыбнуться, улыбнись. Хоть не хочешь обмануться, обманись, Хочешь птицей обернуться, прыгай вниз. Пропасть с пропастью на дне звеном сошлись. Ты над жизнью посмеешься, весь шутя. Ты в безвестность оборвешься, не грустя. Ты в Неведомом проснешься. И хотя В жизни жил ты, вновь ты встанешь как дитя. Только если, самовольство возлюбив, Возмечтав, что в недовольстве ты красив, Ты проснешься, заглянувши за обрыв, Будешь падать, форму формой заменив. Будешь падать. Будешь падать ты. И лишь Отдохнешь, опять в падении сгоришь. Век за веком будешь падать в гром и в тишь. И на том же месте то же совершишь.1915. 29 марта н. ст. Пасси. 12 ч. д.