Воспоминания
Шрифт:
Как ты? Как все жители Ладыжина? Мне хорошо здесь, но уже манит возвращение. Стихи более или менее улетели. Но Руставели успешно продвигается.
Милая, до новых строк и до скорого свидания. Обнимаю тебя. Твой К.
P. S.Мушке прилагаю писульку.
1915. VIII. 24. Лесной Городок
Катя милая, я получил твое письмо от 20-го, спасибо. Я еду в Москву, как писал, завтра, во вторник. Ночую там и в среду приезжаю в Ладыжино.
Вчера кончил 4-ю большую песню Руставели, совсем победоносно. Теперь
Милая, до скорой встречи. Обнимаю тебя. Твой К.
P. S.Мушке привет. Всем кланяюсь. Здесь яркое солнце.
Привет Дриад-царице вод. Ручей, как и Ока, — течет.1915. IX. 27. 1-й ч. д. Вагон
Катя родная, я уже подъезжаю к Воронежу, где опущу это письмо и письмо Мушке. Я рад, что вчера с вокзала поговорил с тобой. Мне делается так хорошо и так уверенно-спокойно, когда я слышу, что ты сердцем своим говоришь со мной.
Тепло. Светло здесь. Яркое солнце. Много зеленых деревьев. Люди уж не те: отпечаток Юга на лицах и в голосе.
Еду удобно. В вагоне благоприлично. В уборной ухитрился вымыться с ног до головы, и чувствую себя бодрым и ожившим. А вчера я так устал, что, казалось, не в силах буду уехать.
Катя, милая, сегодня день нашей свадьбы. Если изловчусь, из Воронежа пошлю тебе телеграмму. Скажи Ане {110} и Нинике, чтоб они заказали себе «кафтан мананки» {111} , я по приезде оплачу.
Сердцем тебя целую. Солнце возвращает мысль в Ладыжино. Я был так счастлив. Обнимаю. Твой К.
1915. IX. 29. 2 ч. д. Вагон близ Дербента
Катя милая моя, я уже в Закавказье, и все здесь другое. Русские лишь кондуктора. От первой повозки, в которую были запряжены быки, я почувствовал себя в далекой экзотике, как бы на Яве или Цейлоне. Солнце греет, и все время окно открыто, даже ночью. На краю дороги, по степным пустырям еще радуют глаз синие колокольчики и мелкие белые и лиловые цветочки. Все утро поезд едет вдоль синей полосы моря. Около Петровска-Порта плеск волн врывался в окна вагонов и мне хотелось броситься в воду. Начал грезить о том, как хорошо сейчас в наших, уж навеки наших, местах: Primel, Soulac-sur-Mer, La Baule, St. Brivin l’Oc'ean. Когда-нибудь я приобрету там маленькую виллу над Океаном и месяцы и годы буду слушать, не тоскуя, извечный голос Лазурного могущества.
Сегодня к вечеру я в Баку, а завтра, верно, уж буду завтракать со своими грузинскими друзьями в Тифлисе. Но у меня еще нет ощущения, что я еду туда. Читаю Винклера «Духовная культура Вавилона» (подарок Нюши), и, хоть это элементарно, мысль уходит далеко.
Милая, а ты в скучных хлопотах? Как уродлива мне показалась Москва. Можно жить лишь в Париже, или в деревне, или у моря.
Лицо твое целую. Твой Рыжан.
P. S.Если увидишь М. Сабашникова, возьми у него 2-й т. Хлендовского, пожалуйста. Также
1915. IX. 30. 6-й ч. в. Тифлис
Катя милая, пишу тебе в первую же минуту, и мысленно целую тебя и Нюшеньку. Я писал и ей каждодневно с дороги. Путь перестал быть приятным, как только я приблизился к краю армян, т. е. к Баку. Была давка, крики, оры, теснота и духота. Но я добился двух мест энергией чрезвычайной. Здесь я, слава богу, не с армянами, а с грузинами.
2-й ч. н.
Письмо прервалось. Я отправился к Канчели, которые встречали меня на вокзале, и к ним я пошел обедать, а потом у них собралась публика: князь Диасамидзе, редактор грузинской газеты «Тэми», молодой писатель Робакидзе, и некая красивая княжна Катя, и некая красавица Милита, и еще. Эти грузинские лица сразу переносят меня в какие-то иные страны.
Я читал отрывки из «Носящего барсову шкуру», и то, как они слушали и откликались, и произносили торжественные грузинские строки, мне показало, что я верно угадал свою работу.
Все они в восторге от моего перевода.
Я буду выступать 3 октября в Тифлисе, 5-го в Кутаисе, и еще где-то, и опять в Тифлисе.
До завтра, милая. Устал. Поцелуй Мушку от меня. Где вы?
Уж так далеко. Но в сердце — тут. Обнимаю. Твой К.
1915. X. 2. Тифлис. 12 ч. н.
Катя милая, посылаю тебе очерк Робакидзе обо мне, — вчера не нашел экземпляра газет. Сегодня весь день работал — выбирал отрывки из «Носящего барсову шкуру», которые буду читать завтра, сверял их с грузинским текстом с помощью своего приятеля Картвелишвили, он нашел лишь один недосмотр маленький и 5–6 мест, которые я по его указанию переделал. Грузины от моего перевода в восторге. Выступаю завтра. Предвидится большой успех.
Устал. Лягу сейчас спать. Писем еще нет ни от тебя, ни от Мушки.
Послезавтра еду в Кутаис, где уже все устроено для меня.
До завтра, дружок милый. Обнимаю тебя. Всем привет. Твой К.
1915. X. 3. 8 ч. в. Тифлис
Катя родная, пишу тебе для счастливой приметы и в жажде твоего привета, — через 1/2 часа я иду читать «Носящего барсову шкуру». Шлю тебе привет всем сердцем. Билеты все проданы. Меня ждут. Я знаю, что это будет праздник сердца. Хорошо.
Обнимаю тебя. Приветы. Твой К.
1915. X. 4. Полночь. Тифлис
Катя милая, мой труд был не напрасен. Большая зала, в которой я читал Руставели и о нем, была битком набита, одних стоявших было 300 человек, да сидевших было свыше 400. И несмотря на то, что и Канчели, и я не захотели повышать цены, мои добрые друзья, устроившие этот вечер, вручили мне сегодня 600 рублей. Слушатели слушали не только внимательно, но поглощенно и восторженно. Среди публики много было молодежи, было все грузинское дворянство, было и простонародье, вплоть до слуг моей гостиницы. Старики, знающие Руставели наизусть, восторгаются звучностью перевода, близостью к тексту и меткостью при передаче тех мест, которые вошли в жизнь как поговорки.