Воспоминания
Шрифт:
Сначала до нас доходили слухи об отдельных случаях заболевания, тем не менее были приняты необходимые меры предосторожности. Генерал Обручев отправил свою семью в леса Башкирии, в так называемый Пчелиный двор у Стерлитамака, куда он позднее сам отбыл на 14 дней.
В июне началась сильная жара, и холера стала быстро распространяться. Поскольку население города состояло в основном из служащих (военных и гражданских), они не могли покинуть Оренбург; кроме того, в трех слободах жили казаки и солдаты со своими семьями, большей частью бедные люди, которые также держались за свой очаг. Те, кто имел средства, покинули город, чтобы поселиться на природе в Башкирии. Моя семья в начале лета сняла просторную квартиру за городом, в так называемом Царском саду, напротив большого госпиталя. Я остался с денщиком и кучером в нашем городском доме; вечером, после службы, я выезжал за город к семье, но ночевал всегда в городе. Просторный башкирский караван-сарай за городом был отведен под холерный госпиталь, куда доставляли для лечения бедноту.
В начале мая я отправил почти всех топографов и многих офицеров на съемки в башкирские и киргизские степи, так что в Оренбурге остались только
Каждое утро, в 9 часов, я отправлялся в свое управление заниматься текущими делами, в 2 часа дня приходил кучер, чтобы доставить меня за город к семье.
Как только я выходил из управления на улицу, меня обдавал горячий ветер, дувший словно из печи. Над городом, окруженным валами, постоянно висело облако мелкой пыли. Воздух был раскален, термометр показывал 33° по Реомюру в тени. На улице ни души, кроме похоронных шествий и врачей, которые ездили в своих легких экипажах к холерным больным. Наконец число жертв возросло настолько, что их вывозили на кладбище без всякого обряда. Несколько врачей умерли, другие заболели, и в конце концов остались только два или три врача на тысячу больных и более. Среди этих немногих особенно выделялся доктор Майдель. День и ночь он не вылезал из своих дрожек, ездил по округе с карманами, полными холерного порошка, который он каждое утро брал сотнями пачек в государственной аптеке. У него едва хватало времени навещать всех своих больных, очень часто при повторном посещении он находил их уже мертвыми. Целые семьи из 12 человек умирали. Вообще, это было страшное время. Я имел обыкновение каждое утро за завтраком выпивать два стакана свежего некипяченого молока и чувствовал себя хорошо при этом. Однако доктор Майдель посоветовал мне заменить лоха молоко чаем. Моя жена также досаждала мне просьбами больше не оставаться на ночь в городе. Я уступил ее просьбам, хотя и не боялся заразиться, потому что был фаталистом, подобно мусульманам, которые твердо верят в предначертание. Если мне суждено умереть, то не помогут никакие меры предосторожности. Я переселился за город и ежедневно приезжал оттуда на четыре часа в управление. Я заходил на городскую квартиру, где всегда все было в порядке. Мы придерживались строгой диеты: чай со сливками утром и вечерам, на обед мясной бульон, жареные цыплята и красное вино. Поскольку, однако, вместо свежего молока я пил по утрам чай, то заболел холериной, которую наш врач вылечил за восемь дней. Только наша старая няня, которая очень привязалась к детям, почувствовала себя плохо. Она решила поехать, несмотря на наши просьбы и предостережения, в город к дочери и умерла от холеры через два дня.
Каждый день мы слышали о друзьях и знакомых, которых уносила холера. У богатого винодела Звенигородского имели обыкновение собираться по вечерам несколько домашних друзей, чтобы сыграть свою ежедневную партию в вист; из восьми игроков остался в живых лишь сам хозяин, все остальные умерли за несколько дней. Не хватало гробов, и мертвых из холерного госпиталя арестанты дюжинами вывозили каждую ночь на телегах. Их бросали в большие ямы, засыпали негашеной известью и затем закапывали. В церкви иногда стояло до 15 гробов с покойниками, которых должен был отпевать священник; это делалось en bloc{*65} и быстро, так как место увезенных гробов вскоре занимали новые. Я могу лишь с содроганием вспоминать это страшное время. Однажды в воскресенье, когда холера достигла своей высшей точки, в казачьей слободе возник большой пожар, и, так как тушить было некому, сгорел 31 дом. Комендант генерал Лифланд, попытавшийся потушить пожар своими насосами, вернулся к себе больным и через три часа умер.
Когда холера стала уже отступать, из Пчелиного двора вернулся наш начальник, но не в город. Он приказал поставить себе несколько кибиток на Маяке, в 5 верстах от города, недалеко от берега Сакмары, и жил там с двумя слугами и поваром до конца августа. Он не показывался и на улицах Оренбурга, пока не окончилась эпидемия. Примерно из 18 тыс. жителей холера унесла за шесть недель 2800 человек.
Почти не было дома, где мор не унес бы одну или несколько жертв, и число вдов и сирот было огромно.
В середине августа я отправился в ежегодную поездку, чтобы проконтролировать съемку. Начальник дал мне задание дойти до границы Пермской губернии и урегулировать территориальные неурядицы между короной и башкирами. Для этого мои топографы должны были измерить спорную землю и поставить пограничные знаки. Я поехал по шоссе из Оренбурга до Стерлитамака, повернул затем на восток и по новому для меня пути, а именно через Уральские горы, по так называемой торговой дороге, отправился в станицу Верхнеуральская, расположенную на реке Урал. Эта довольно широкая дорога, построенная с большими трудностями и затратами покойным графом Сухтеленом в 1830-1831 гг. через леса, долины, по склонам и горам, тянется от Стерлитамака по прямой линии на восток в упомянутую станицу и значительно сокращает расстояние от центра губернии, Оренбурга, до старой линии. Но ею пользовались главным образом лишь башкиры и владельцы металлургических заводов. Я проехал много мостов, переброшенных через ущелья. Дорога безлюдная, по сторонам почти не видно домов, даже почтовых лошадей не достать. У Белорецкото металлургического завода, принадлежавшего генералу Сухозанету, я пересек Белую, которая течет здесь по диким долинам и через густой лес. Когда я спустился в долину реки Урал, я обрадовался, что добрался наконец до восточного склона Уральских гор. От станицы Верхнеуральской я поехал на север через Кундравы и Миасс. Прибыв на границу Пермской губернии, я встретил моих офицеров, которые занимались съемкой опорной территории. Ознакомившись с положением дел, я дал свое заключение, которое было затем отправлено шефу, и направился ненадолго в Пермскую губернию через большой Каштымский металлургический завод в прекрасный город Екатеринбург, расположенный на реке Исети, притоке Тобола.
Я остановился у генерала Шрайбера, с которым познакомился еще в Оренбурге и который пригласил меня тогда в гости. На другое утро я представился начальнику
Жизнь в городе была оживленной. В городе, большей частью построенном из камня, много больших и красивых зданий. Кроме множества горных служащих здесь проживают и богатые владельцы золотых приискав, ведущие княжеский образ жизни и выбрасывающие на ветер ежегодно большие суммы денег.
Недалеко от города находится знаменитый металлургический завод богача Яковлева. Я побывал на нем с одним из своих петербургских друзей молодости, ранее служившим в гвардии, а теперь командиром батальона в чине майора, Павлом Фелькнером. Он любезно согласился сопровождать меня, и мы побывали в большом монетном дворе, единственном во всей России, где чеканят медную монету. Миллионы 10-, 5-, 3-, 2- и 1-копеечных монет отправляют ежегодно отсюда во все уголки Русского государства. Великолепны машиностроительные заводы, где под надзором английских и русских техников в качестве движущей силы используется пар.
В дань святого Александра (30 августа) генерал Глинка дал официальный обед, а вечером - бал, где я познакомился с прекрасным обществом Екатеринбурга. Здесь, на сибирской границе, я увидел такие же богатые и элегантные туалеты, как за шесть месяцев до этого на берегах Невы. Мне очень хотелось совершить поездку в знаменитый Нижний Тагил на медные, железные, платиновые и малахитовые рудники богача Демидова, но, к сожалению, мое время было ограниченно, и 31 августа я оставил гостеприимный Екатеринбург и моих любезных хозяев. На обратном пути я провел несколько дней на Кыштымском металлургическом заводе, потому что управляющий и его супруга почти силой оставили меня здесь. Гости в этой местности - редкость, поэтому люди счастливы принять их. Его жилой дом представлял собой настоящий дворец, а окрестности с озерами, лесами и холмами были просто удивительны. Отсюда я поехал в Златоуст кружной дорогой, которая была проложена через густой лес. На просеках я видел много довольно больших поселений углежогов. Это отвлекло меня, и я стал с интересом разглядывать своеобразные постройки в этой глуши, способ обжига огромной древесной массы. Весь этот уголь поступает на близлежащие доменные печи. В Златоусте я на этот раз не стал задерживаться, а поехал прямо на казенный Саткинский металлургический завод, где меня гостеприимно встретил горный офицер Мюллер, образованный человек и родственник богача барона Штиглица. Он подробно ознакомил меня с предприятием. Особенно заинтересовал меня способ изготовления листового железа с помощью двух огромных цилиндров, между которыми пропускалась заготовка. Поразили меня и большие ножницы, которые обрезали края железного листа. Они приводились в действие с помощью водяного механизма и постоянно были в движении.
На обратном пути, в Уфе, я нанес визит гражданскому губернатору генералу Балкашину, старому другу по Оренбургу, жившему в великолепном поместье за городом. Он показал мне свой чудесный дом и окрестности, которые, как уже упоминалось, очень живописны. В этом году в Оренбурге не произошло ничего такого, о чем следовало бы упомянуть. Служба, вечера, балы и любительский театр занимали много времени в нашей жизни, и год прошел быстро.
Глава VIII.
1849-1855 годы
1849 год
В начале мая, как обычно, я был занят отправкой топографических отрядов в степь и на север губернии, а также каравана верблюдов и конного обоза со сменными гарнизонами в степные форты. Семья моя проводила лето в прекрасном поместье Ташла у его гостеприимного владельца Николая Тиматиева. В августе я отправился в ежегодную инспекционную поездку. На этот раз я отправился через Уфу на северо-восток на металлургические заводы в Симе и Миньяре, расположенные на реке Сим, притоке Белой, и принадлежащие богачу Балашову. С управляющим этих крупных металлургических заводов, отставным полковником горного корпуса Мевиусом, я был знаком. Он всегда приглашал меня к себе во время моих инспекционных поездок. Дорога из Уфы в Сим идет в основном через густой лес, в котором не редкость медведи, и часто через болотистые места с перекинутыми через них длинными деревянными мостами. Мой легкий экипаж сильно подбрасывало на этой ухабистой дороге, и я приехал на металлургический завод со сломанным передним колесом. Полковник Мевиус принял меня в своем просторном, с большим комфортом обставленном доме и представил своей семье. Он жил и властвовал здесь, как удельный князь, над 3000 рабочих и крестьян с их семьями и вел очень деятельную, но почти замкнутую жизнь. В эту дикую местность редко приезжали гости, и они всегда были для семьи радостным событием.
В 1830 г. я служил на Кавказе с владельцем металлургических заводов Александром Балашовым, в то время прапорщиком гвардейского Измайловского полка. Это был образованный офицер, богач и бонвиван. Он присоединился ко мне и к полковнику Рокассовскому во время похода против черкесов под командованием фельдмаршала графа Паскевича. Нам было приятно его общество. С ним был и замечательный повар - преимущество, которым в поле не пренебрегают. Позднее он женился на одной из дочерей упомянутого фельдмаршала, имел двух мальчиков, но его молодая супруга умерла в Риме, и вскоре он последовал за ней. Оба мальчика были взяты под опеку. На их воспитание было выделено 20 тыс. рублей ассигнациями в гад. Так как ежегодный чистый доход составлял 150 тыс. рублей ассигнациями, остаток клали в государственный банк, чтобы он приносил проценты до совершеннолетия обоих молодых людей. Можно себе представить, как богаты они были уже в молодости. Об этом рассказал мне полковник Мевиус.