Воспоминания
Шрифт:
В 1852 г. Ак-Мечеть представляла собой большой форт с двойным радом стен. Он имел форму огромного параллелограмма со сторонами в 100 саженей, окруженного рвом с водой. Внешние стены, высотой 9-10 футов, были построены из саманного кирпича или глины. Вдоль его внутренних стен располагалось множество лавок и других построек, возведенных из глины, с конюшнями и складами. Внешняя стена была зубчатой. В центре параллелограмма находилась цитадель, тоже в форме параллелограмма, с толстыми зубчатыми стенами высотой в 4 сажени; по четырем углам цитадели возвышались башни. Цитадель также была окружена глубоким рвом. Ворота внешних стен крепости были открыты, и я увидел во внутреннем дворе большие кучи глиняных глыб; множество таких глыб было сложено и на стенах цитадели вдоль верхнего края бруствера; как позднее я узнал, к сожалению на собственном опыте, их сбрасывают на головы атакующих.
Расположив отряд на отдых, я взял 20 казаков во главе с есаулом Бурениным и объехал вокруг крепости на расстоянии 20-25 саженей от нее. Поскольку я держал посланную ко мне депутацию в лагере, начальник гарнизона не знал, с каким намерением я сюда прибыл, и дал мне спокойно произвести рекогносцировку. Но я ясно видел через бойницы внешней стены сверкающие ружейные стволы, и, вероятно, гарнизон был готов ко всему. Между тем я убедился, что пленный командир крепости Кош-Курган, Мирза-Рахим, которого я допрашивал за две недели до этого в Аральском укреплении, говорил правду и что трудно, если не совсем невозможно, взять такую крепость, как тогдашняя Ак-Мечеть, штурмом с моим небольшим отрядом. Однако согласно полученному приказу я обязан был хотя бы попытаться. Я послал через задержанного мной бухарского купца Казак-бея коменданту крепости записку на татарском языке, в которой изложил ему цель своего прибытия сюда и предложил оставить крепость и беспрепятственно отправиться с гарнизоном в Туркестан.
Батыр-Баса, комендант, ответил мне, чтобы я дал ему четыре дня на размышление: он ждал помощи из Ташкента и хотел выиграть время. Но я дал ему только шесть часов. В ночь с 19-го на 20-е я выпустил несколько ядер и гранат по внутренней крепости, чтобы запугать гарнизон, который, как мне сообщили, состоял из 200 человек. Кокандцы тут же ответили на мою стрельбу огнем из своих 3-фунтовых фальконетов, которые были установлены на бруствере цитадели четырехсаженной высоты; по этой причине их ядра перелетали через мой лагерь, и только один казак был легко ранен.
Если бы я расположился на большем расстоянии от стен АкчМечети, то кокандские ядра (железо, обернутое свинцом) попали бы в лагерь. В светлую лунную ночь я видел, как кокандцы закрыли внешние ворота крепости, чтобы, как позднее выяснилось, завалить их глыбами глины.
20 июля, на рассвете, в Ильин день, я построил обе свои небольшие штурмовые колонны, по 100 человек в каждой; резервом служили 100 верховых казаков, и около 40 человек остались как прикрытие в полуокруженном водой лагере.
В то время как люди вязали из камыша фашины, чтобы во время штурма бросить их в ров, я присел на патронный ящик, недалеко от трех пушек, установленных перед лагерем, дабы еще раз хорошо рассмотреть крепость и определить направление атаки моей горстки солдат. В тот же момент слева и справа от меня ударили в землю ружейные пули; я стал мишенью кокандских стрелков. Одна пуля пролетела рядом со мной и ударилась в патронный ящик, и я убедился, что она была глиняной.
Когда все было готово к штурму, артиллерийский поручик Ромишевский несколькими прицельными выстрелами подавил по моему приказу фальконеты на стенах, выбил забаррикадированные деревянные ворота внешней стены и уничтожил зубцы прилежащих стен. После этого я повел свои небольшие колонны на приступ. Поручик Богданович пересек со своими солдатами ров и перебрался через внешнюю стену, а в это время солдаты авангарда кирками и топорами проделывали маленькие бреши в глиняной стене. Есаул Буренин со своими уральскими казаками проник через разрушенные ворота во внешнюю крепость, и через 10 минут она была в наших руках. Разгоряченные и ободренные первым успехом, казаки и солдаты, не ожидая моего приказа, бросились яа штурм самой цитадели, которая была также окружена рвом, перебрались через него и стали вырубать топорами в глиняных стенах высотой 30 футов углубления, чтобы взобраться по ним на стены, так как штурмовых лестниц не хватало. Но кокандцы начали сбрасывать упомянутые глиняные глыбы ,на головы атакующих и открыли стрельбу из амбразур цитадели. Часть солдат бросились к воротам цитадели. Однако кокандцы возвели прошлой ночью из имевшихся в большом количестве влажных глиняных глыб толстую стену (траверс), которая закрыла ворота цитадели, оставив лишь узкий проход к ним вдоль обеих стен. Я приказал вкатить во внешнюю крепость две пушки, установить их на расстоянии приблизительно 15 саженей перед траверсом и попытаться разрушить его; но ядра входили в глиняную стену, как в мягкое
Во время штурма 10 человек было убито и 40 ранено. Поручик Ромишевский получил пулю в живот; к счастью, это был рикошет. У меня была прострелена фуражка; пуля оторвала недалеко от левого виска бархатный околыш; пройди она на четверть дюйма ближе, и я был бы убит. Жара была изнурительной. Я приказал храбрым бойцам отступить, и они под пулями врага все же подобрали раненых и убитых товарищей. Внешняя крепость была в наших руках. После захода солнца я приказал поджечь ее. Все здания, лавки, склады, конюшни и т. д. стали жертвой огня. Горящая Ак-Мечеть с ее высокой цитаделью, на белых и серых стенах которой отражались языки пламени и клубы дыма, являла удивительно прекрасное зрелище; ее эскиз у меня тоже имеется.
Я был, естественно, очень подавлен из-за того, что не удалось взять цитадель и тем самым положить конец угнетению и ограблению наших киргизов. Я был, так сказать, русским пионером, проникшим в этот район. До сих пор имелись лишь смутные представления о пересеченной местности и о строительстве кокандских крепостей. В Европе гарнизоны обычно обороняют занимаемые ими крепости. В Азии все наоборот: здесь крепость служит защитой для гарнизона, .который находится за высокими толстыми глиняными стенами в полной безопасности. Осада Герата в 1838 г. уже убедила меня в том, что ядра и гранаты исчезают в толстой глиняной стене, не нанося большого ущерба. Тут следовало бы иметь, как при Герате, батарею примерно из 20 тяжелых пушек, чтобы можно было пробить в этих толстых глиняных стенах бреши. И все же я попытался согласно предписанию провести, хотя и безуспешно, операцию против крепости Ак-Мечеть, и кокандцы получили представление о храбрости и решимости наших славных воинов.
В ночь с 20-го на 21-е вода в Сырдарье поднялась еще выше и сорвала мост через главный оросительный канал, который находился в тылу моего лагеря и через который я должен был отходить. С рассветом я велел возвести дамбу из кокандских лодок, которые заполнили мешками с глиной и затопили у впадения канала в Сырдарью, чтобы уменьшить приток воды и временно восстановить мост. Между тем топографы засняли окрестности, а также дорогу вверх по Сырдарье, но равнина была частью затоплена, частью покрыта густым кустарником, так что результат съемки был незначителен. В этой местности нет леса в обычном понимании этого слова, зато много тамариска, саксаула и камыша.
23-го я медленно отошел от крепости Ак-Мечеть. Гарнизон вел себя спокойно и дал мне беспрепятственно отступить, потому что был сильно напуган смелой атакой с нашей стороны. Позднее кокандцам пришлось еще не раз убедиться в нашей смелости. Тяжелораненых везли на башкирских телегах или несли на носилках солдаты и казаки. Мы двигались обратно той же дорогой, но вся местность была затоплена, так что отряду приходилось многие версты брести по колено и выше в воде и я был вынужден делать большие обходы, чтобы выбраться на сухую землю. Во время этого тяжелого марша нога моей лошади однажды попала в подводную рытвину, и я очутился по шею в воде. Эта вынужденная ванна в страшную жару не имела последствий.
Подойдя к каналу в районе Беш-Арык, мы переправились через него тем же способом, что и до этого, но переправа несколько задержалась, потому что кроме моего отряда здесь переправлялись все киргизы из аула моего проводника Тайпе, с женщинами, детьми и скотом, чтобы избежать угнетения, а теперь и мести кокандцев. Я видел маленьких детей, которые спали голыми под палящими лучами солнца на горбах спокойно вышагивавших верблюдов. Для лагеря я выбрал слегка возвышенную, окруженную водой местность, чтобы дать отдых измученному отряду, особенно раненым, и чтобы люди смогли постирать и починить свою одежду, белье и т. д., а я сумел составить отчет графу Перовскому. 24 июля жара поднялась до 35° в тени. Крупные капли пота падали на мой отчет, а топографам стоило большого труда перечертить набело поспешно снятый план Ак-Мечети и ее окрестностей.