Воспоминания
Шрифт:
Его комфортабельный дом был построен из камня и железа. Железная лестница, колонны, камины и т. д. украшали интерьер. К дому примыкали оранжерея и обширный, со вкусом разбитый сад. Широкие улицы рабочего поселка, как и дороги к доменным печам, кузницам и т. д., были посыпаны битым шлаком и утрамбованы, так что не было видно грязи. Полковник Мевиус подробно ознакомил меня с этими крупными металлургическими заводами, показал шлюзы, которые питают водой реку Сим, когда в половодье множество барок, груженных железом, отправляется вниз по Симу в Белую, оттуда в Каму и, наконец, в Волгу до Нижнего Новгорода, где полосовое железо продается на ярмарке за наличные, а барки сбываются на топливо. Мой любезный хозяин рассказал мне, что ему не приходится скучать. Он постоянно в разъездах верхом, в кабриолете или на санях, потому что ему надо побывать на железных рудниках, в угольных копях, на рубке леса, на металлургических заводах, в кузницах и на доменных печах; много дел у него и в конторе; приходится разрешать и
Проведя здесь несколько приятных дней, я поехал на съемки в северную часть губернии, в район Бирска, где нашел своих топографов в густом лесу, в котором надо было прокладывать просеку, чтобы можно было работать с измерительным столам и цепью. Здесь бедным топографам часто бывало тяжело; далеко от деревень и человеческого общества они вынуждены были довольствоваться самой простой пищей и видели лишь своих проводников и рабочих-башкир. Иногда им случалось проводить ночь на деревьях, спасаясь от медведей, которые хозяйничали в этих лесах. Вообще, тя-желая служба - быть настоящим топографом. И этот столь нужный корпус повсюду снискал признание, которого и заслуживает.
На обратном пути я заехал к богатому виноделу Виктору Звенигородскому, которому принадлежало прекрасное имение в 140 верстах от Оренбурга и в 15 верстах от Ташлы. Он был большой бонвиван, имел хороший стол, замечательные вина и был известен своим гостеприимством по всей губернии. В его деревне находилась великолепная каменная церковь, а около просторного комфортабельного дома был построен большой каменный флигель, специально для гостей, в котором могли удобно разместиться четыре-пять семей. В летнее время он принимал множество гостей. Он был также большим любителем-садоводом, имел оранжереи и парники. Через обширный сад протекал быстрый ручей с кристально-чистой водой, который в жаркий летний день манил гостей. Общество развлекали его красивые дочери, и здесь всегда было очень интересно.
Из этого прекрасного имения дорога ведет через лес, пашни и степь в Ташлу, к ранее уже упоминавшемуся богатому помещику Тимашеву, который владел здесь 120 тыс. десятин земли и 3 тыс. крестьян. Его трехэтажный дом, построенный из камня, с флигелями, будуаром и высокими, просторными залами и комнатами, достаточно вместительными, чтобы принимать большое число гостей, в которых летом не было недостатка, представлял собой настоящий замок. В 1840 г. здесь кроме моей семьи жила еще семья инженер-полковника Гершау. Супруга гостеприимного хозяина Надежда Афанасьевна, урожденная Толмачева, была близкой подругой моей жены. Поездки или прогулки пешком в соседние леса и долины, замечательно оборудованная купальня на берегу горного ручья, вечера музыки, пение и душевные разговоры делали пребывание в Ташле очень приятным.
Наши зимние развлечения, балы, вечера и любительские спектакли продолжались.
1850 год
Летам и осенью 1849 г. капитан А. Бутаков ходил в плавание по Аральскому морю, которое тогда еще не знало кораблей, и заснял его побережье; он же открыл Царские острова, из которых остров Николая{*66} довольно велик. На нем он обнаружил много сайгаков, которые приближались к матросам без страха, потому что еще не видели людей. Так как опыт показал, что обе шхуны, "Константин" и "Николай", из-за наличия килей непригодны для плавания по Аральскому морю и Сырдарье, капитан Бутаков был послан в Моталу (Швеция), чтобы проследить за строительством нескольких заказанных правительством плоскодонных железных пароходов и барак. Эти маленькие пароходики прибыли весной 1850 г. в разобранном виде через Петербург по водной системе в Самару и оттуда на колесах в Оренбург; затем их переправили в укрепление Раим, называемое также и Аральским, чтобы там собрать их и спустить на воду. Опытный и образованный морокой офицер впоследствии подробно исследовал Аральское море, определил много астрономических пунктов вдоль побережья, а также положение устьев Сырдарьи и Амударьи. Мои съемки в степи и в губернии имели очень большой успех и продолжались. Я совершал свои ежегодные инспекционные поездки в Башкирию, в то время как моя семья проводила жаркое время года также в Башкирии, в деревне Новое Сельцо, имении генерала Балкашина.
В течение лета и осени ничего существенного не случилось; только из Бухары прибыл слон в подарок его величеству императору от тамошнего эмира; слон зимовал в Оренбурге, его ежедневно водили гулять, и он научился очень быстро находить те дома, где ему давали сахар и другие лакомства. Однажды весной он остановился у открытых окон моего дома, положил хобот на карниз и умными глазами посмотрел на детей, которые не уставали подавать ему большие куски сахара, белого хлеба и другие лакомства; затем он спокойно ушел. Позднее его отправили своим ходом, надев на ноги своего рода короткие сапога, в Самару, а оттуда по воде до столицы и в Дареное Село, в императорский зверинец.
Зиму 1850/51 г. мы провели в обычных развлечениях. Сюда, в далекий Оренбург, добрались и несколько музыкантов, чтобы дать концерты. Балы сменялись представлениями нашего любительского театра, и беднякам не приходилось жаловаться. 1850 год завершился большим балом в Дворянском собрании с взаимными пожеланиями счастья в Новом
1851 год
Карнавал был шумным. В последний день масленицы мы совершили великолепную санную прогулку по улицам города. Естественно, не обошлось и без большой барки, которую поставили на полозья и в которую впрягли 10 лошадей. В нее забрались музыканты и гости, и под смех и шутки этот санный поезд промчался по главной улице. Затем у генерала Обручева устроили matinee dansante{*67} с блинами, после чего состоялось представление нашего любительского театра, и, наконец, в Дворянском собрании был дан бал с ужином. Наш начальник не догадывался, что это был последний праздник, в котором он принимал участие.
В марте из Петербурга прибыл фельдъегерь, который вручил нашему начальнику орден Анны, украшенный бриллиантами, а также официальное предписание, по которому его как члена сената переводили в столицу. На его место император во второй раз назначил лрафа Перовского. Известие об отзыве нашего шефа с быстротой молнии распространилось по городу и вызвало необычайное волнение.
Прибытие графа Перовского в мае было встречено с радостью жителями Оренбурга, поскольку его и раньше знали как щедрого и справедливого начальника. Но внешне это был уже не тот Перовский, который мог проехать верхом 100 верст и при этом не чувствовать особой усталости. За те девять лет, что его не было, он сделался болезненным; особенно он страдал от астмы, которая уже многие годы не давала ему лежать в постели. Он спал только сидя в кресле. В последние годы своего земного бытия он был вынужден спать с креозотными трубочками в обеих ноздрях, чтобы по возможности облегчить приступы астмы. Из старых сослуживцев и знакомых графа не осталось почти никого, кроме меня, генерала Балкашина и В. Звенигородского. С ним приехало доволыно много адъютантов, новых чиновников и личный врач, так что оренбургское общество обновилось, что обычно случалось при смене генерал-губернатора.
До своего прибытия сюда граф поручил своему старому другу, виноделу Звенигородскому, а также прежнему адъютанту, теперь генералу, Балкашину, подыскать новую летнюю кочевку в Башкирии и построить необходимые летние жилища. Такое место было выбрано в живописном районе, примерно в 129 верстах к северу от Оренбурга. Как по волшебству, из земли поднялись 10-12 коттеджей разной величины, среди них дом для самого графа, столовая и дома как для семей, так и для холостяков. Во все постройки была завезена мебель. Граф сразу же переехал туда, сопровождаемый несколькими семьями, которые он пригласил. Кто бы из его близких знакомых ни приезжал к нему, они были ему всегда желанны. Само собой разумеется, что его гостеприимство было княжеским и никому из гостей не надо было ни о чем заботиться. От 7 до 9 часов утра в столовой был накрыт завтрак как для господ, так и для дам, которые постепенно собирались туда в простых утренних туалетах. В 2 часа дня гонг созывал к изысканному обеду из четырех блюд; вино и другие напитки были в изобилии. Любезный хозяин из-за своего недуга был теперь очень умерен в еде и питье. После кофе каждый отправлялся в свою комнату, условившись, предварительно на вечер о верховой прогулке или поездке по окрестностям. Чай подавали либо снова в столовой, либо в комнате одной из приглашенных дам. За всеми этими занятиями летние дни проходили быстро. Граф работал очень много; каждые два дня из города приезжали высшие чиновники с бумагами для доклада и подписи. Была введена не только регулярная доставка почты, но и летучая почта с помощью верховых нарочных из башкир, которые были расставлены графом по четыре человека через каждые 10 верст от Оренбурга до летнего лагеря и везли почтовые пакеты и депеши галопом от поста к посту, так что депеша доставлялась в лагерь графа за восемь часов. Перед входом в летний лагерь был выставлен своего рода караул из башкир. Караульный унтер-офицер спрашивал имя и звание прибывшего, записывал все на листок и отводил гостю жилище. Граф принимал прибывших либо за обедом, либо за чаем. В темное время у входа в летний лагерь зажигали большой костер из сложенных в кучу сухих веток: в холодные ночи около него обогревался караул; кроме того, он служил маяком для гостей, которые приезжали ночью. Иногда граф устраивал для своих гостей народный праздник; приглашались многие башкирские султаны со своими подданными. Во время праздника устраивали скачки на лошадях, соревнования борцов, прогулки в лес при факельном освещении, иллюминации, фейерверки. Выступали и башкирские артисты, т. е. музыканты, игравшие на кубызе, национальном инструменте.
Лишь осенью, когда выпал иней, граф вернулся в Оренбург. Здесь в первую зиму он устроил нам великолепный бал с ужином. Любительский театр продолжал свои выступления, но моя супруга после первого представления отказалась от поста директрисы, а я - от должности кассира и руководителя, потому что она получила известие о смерти матери, которая скончалась в ноябре 1851 г. в одном из своих имений на южном берегу Крыма. В нашей семье был траур, и жена отказалась в эту зиму от всех развлечений и занималась лишь воспитанием наших четырех детей, которые росли бодрыми и здоровыми. Так заканчивался первый год второго периода пребывания графа Перовского в качестве губернатора, во время которого я, как обычно, продолжал свои съемки в степи и в Оренбургской губернии, продвигавшиеся быстро вперед.