Воспоминания
Шрифт:
1852 год
В начале мая я отправил из Илецкой Защиты ежегодный большой караван из верблюдов и башкирских телег с провиантом, бревнами, досками и сотней других предметов в степные форты и на Сырдарью.
Кроме отрядов топографов, которые я ежегодно посылал на съемки в Киргизскую степь, из форта Раим по приказу графа Перовского были отправлены четыре топографа во главе с поручиком Головым из того же корпуса в сопровождении 80 казаков. Они должны были произвести съемку местности вдоль правого берега Сырдарьи, вверх, до района кокандской крепости Ак-Мечеть (Белая мечеть), чтобы ознакомиться с районом по ту сторону форта Кош-Курган (до него продвинулся поручик Романов во время моего степного похода в 1841 г.), которая представляла для нас еще terra incognita. Эта рекогносцировка была необходима еще и потому, что кокандцы часто совершала набеги из Ак-Мечети на наши районы, угоняли скот и грабили киргизские племена, находившиеся под русским покровительством.
Поручик Голов произвел съемку правого берега на расстоянии 270 верст от Раима. Когда до крепости Ак-Мечеть оставалось еще 80 верст, ее комендант
Именно в тот период я закончил приготовления к отправке моей жены с детьми в Южный Крым, где ее присутствие было необходимо для раздела материнских имений между сестрами. Я воспользовался этим поводом, чтобы произвести тайные приготовления к экспедиции, уверив жену в том, что собираюсь после ее отъезда в Крым предпринять ежегодную инспекцию района съемок. Она не догадывалась о моем предприятии ни в тот момент, ни позднее, когда я посылал ей в Крым письма с фиктивными датами и городами, такими, как Троицк, Златоуст и т. д. Она выехала 1 июня с четырьмя детьми, гувернанткой, горничной, кучером и казачьим унтер-офицером через Уральск, Вольск, Саратов, Царицын, Новочеркасск, Ростов, Мелитополь, Перекоп и Симферополь в материнские имения, расположенные на Альме, Каче и Черной; они ехали днем и ночью и проделали за 18 дней расстояние в 2750 верст.
Тем временем я получил инструкцию и 6 июня выехал в Орск с писцом и офицером-топографом. 7-го я прибыл туда, взял у тамошнего коменданта конвой из 12 казаков и отправился в степь в легкой пролетке по дороге, которая вела в форты. Меня сопровождали вышеупомянутые лица, а также повар и слуги. 10-го я прибыл в Карабутак, расположенный на возвышенности. Я осмотрел форт и окрестности и сменил казачий конвой. 14-го я приехал в Уральское укрепление, мое творение, которое нашел в хорошем состоянии. Осмотрев его и оросительные каналы, я снова сменил конвой и 15-го продолжил свой путь через пустыню Каракум на юг. Здесь я нагнал большой караван, который направлялся из Орска с годовым запасом провианта и сменными гарнизонами в форты, и 20-го прибыл в укрепление Раим (Аральское). Расположенное в предгорьях, оно было довольно велико. Комендант укрепления майор Энгман, старый мой знакомый, и его жена приняли меня с распростертыми объятиями. Я осмотрел форт, казармы, госпиталь, крытые листовым железом и имевшие дощатый пол, и нашел все в отличном состоянии. Я передал майору данные мне инструкции, и он приготовил имевшиеся под рукой продукты и все необходимое; однако я вынужден был ждать прибытия большого каравана и сменного гарнизона.
22-го я осмотрел гарнизонные огороды, расположенные на правом берегу Яксарта и орошаемые искусственно; совершил поездку на реку и исследовал окрестности укрепления. 24-го и 25-го прибыли войска и караван. Между тем мне оказали честь и предложили, к моему удивлению, посмотреть спектакль любительского театра. После прибытия каравана я оставил себе 125 верблюдов, наняв их на два месяца у владельцев. 27-го я отправился по воде к изящному укреплению Кос-Арал, расположенному у впадения Сырдарьи в Аральское море. Начальником моей пехоты я назначил поручика Богдановича, который командовал фортам; кроме того, я забрал себе 20 его лучших стрелков. После этого я вышел на большой барке в море, чтобы осмотреть огромные осетровые промыслы. Мы обнаружили на удочках пять осетров и забрали их с собой. 28-го я вернулся в Раим, 29-то провел учебную стрельбу из кремневых ружей, мортир и конгривов-ских ракет, а 30-го проинспектировал войска, которые должны были меня сопровождать. Всего в моем распоряжении было 125 пехотинцев, 200 уральских казаков, 3 пушки (3-, 6- и 10-фунтовая) с прислугой, 10 башкирских телег и 125 верблюдов с проводниками; наконец, байдарка. Этот отряд мог в крайнем случае провести небольшую операцию. Продовольствием мы были снабжены на 30 дней.
3 июля, в 4 часа утра, отряд выступил с песнями. Дорога была пыльная, и дул сильный ветер. До переправочного пункта Майлибаш, куда мы прибыли 5-го, я следовал по той самой дороге, по которой проходил в 1841 г. Последний этап в 33 версты, проходивший по южной части пустыни Каракум, без воды, при температуре 30° по Реомюру в тени был очень изнуряющим; несколько солдат были в обморочном состоянии. Однако, прибыв в час дня на Сырдарью, мы обнаружили для лошадей и верблюдов хорошее пастбище, и солдаты и казаки приободрились, искупавшись в реке. Отсюда я направился вверх вдоль Сырдарьи, в сильную жару совершил пять тяжелых дневных переходов, оставил справа расположенную на острове и ранее нами разрушенную какандскую крепость Кош-Курган и расположился 12-го у озера Караколь. Здесь жил так называемый киргизский святой, по имени Марал-Ишан, владевший отличным скотам и лугами. Он показался мне очень подозрительным, поскольку был предай кокандцам. Я с удовольствием увел бы его с собой, однако сопровождавшие меня киргизы испытывали священный трепет перед ним и, вероятно, не позволили бы это сделать. Мы попали теперь в район, где было несчетное количество комаров. Марал-Ишан носил с собой большое
13-го, в 3 часа утра, мы покинули лагерь. Пройдя 5 верст, переправились на пароме через рукав озера Караколь и двинулись по песчаной равнине, покрытой частично камышом, частично тамарисковым кустарником. Проделав путь в 23 версты, мы расположились у почти высохшего озера Ак-Чуй при температуре 28° в тени. Небо уберегло меня и мой отряд от страшного несчастья, которое могло случиться из-за тупости одного башкира. На двух башкирских телегах везли четыре бочки пороха, по 3 пуда каждая, упакованные в рогожу и предназначенные для взрыва крепостных стен. Эти телеги следовали вплотную за пушками под особым наблюдением артиллерийского поручика Ромишевского. Курить у телег было строго запрещено. Однако случилось так, что этот офицер немного задержался в арьергарде, когда одна из пушек при переходе через брод Алаколь застряла в иле. Воспользовавшись его временным отсутствием, башкир спокойно закурил трубку. Едва он сделал первую затяжку, как поручик Ромишевский уже подъехал с отставшей пушкой. Глупый башкир в страхе, что его поймают и накажут, поспешно спрятал свою трубку в рогожу, в которую была упакована пороховая бочка, не догадываясь, что это может причинить непоправимую беду. К счастью, поручик Ромишевский сразу заметил тонкую струйку дыма, поднимавшуюся из-под рогожи, выдернул трубку, сломал ее на мелкие кусочки и немедленно вылил воду на рогожу из своей полевой фляги, устранив тем самым опасность. Глупого башкира я приказал как следует отколотить и в качестве арестанта направить в арьергард для несения караульной службы.
С 14-го по 17-е мы совершали тяжелые дневные марши при температуре до 31° по Реомюру в тени, двигаясь вдоль Караозека, рукава Сырдарьи, густо поросшего камышом, в котором водились дикие кабаны, а также тигры. Мы расположились на восточном берегу озера Бабистинколь и вблизи Караозека. Здесь снова начали съемку, потому что небольшой отряд поручика Голова с топографами был остановлен кокандцами как раз в этой местности.
18-го мы прошли 23 версты, пробираясь между песчаными холмами, поросшими саксаулом и тамариском. Земля была изрезана глубокими каналами, и когда мы подошли к месту, называемому Беш-Арык (Пять каналов), то увидели, что каналы полны воды. Четыре из них мы перешли вброд. Подъехав к пятому, который по ширине можно сравнить с рекой Уралом у Оренбурга, я также хотел переправиться через него с авангардом, но моя лошадь сразу же оказалась по шею в воде. Размышляя о том, что делать дальше, я увидел на противоположной стороне бегущего к нам по степи киргиза, который как был в одежде бросился в воду, быстро переплыл канал и сообщил мне, что пришел из района Ак-Мечети, где уже знают о моем приближении от псевдосвятого Марал-Ишана и откуда выслали мне навстречу посольство, чтобы узнать о цели моего степного похода. Далее он сказал мне, что этот канал, заполненный водой во время сильного разлива Сырдарьи, не имеет теперь брода, за исключением одного, который доступен только верблюдам и который он хотел показать мне, а затем проводить до Ак-Мечети. Он добавил, что принадлежит к роду Жабас и зовут его Тайле, что его самого и соплеменников безжалостно угнетают кокандцы и что все тамошние киргизы преисполнены надежды на помощь русского правительства, которое освободит их от угнетателей. Тем временем мой отряд подошел к берегу. Я сразу же приказал развьючить верблюдов, затем послал всех казаков с серпами на канал, чтобы нарезать растущий там невысокий камыш и связать из него снопы. Из них связали потом своего рода фашины, соединив веревками. Получился плот, называемый киргизами "сал"; они используют такие плоты для переправки семей, овец и скарба через Сырдарью.
За час работы изготовили три или четыре таких больших сала и тут же стали переправляться на них через канал. Переправу начали с багажа и артиллерии. Лошади переплыли канал, подгоняемые нагими казаками, в то время как верблюды, на горбах у которых был уложен мешок с провиантом да еще сидел солдат с походной сумкой, ружьем и т. д., переходили на противоположный берег по брюхо в воде. Сцена эта была очень живописной, и один из моих топографов набросал два эскиза, которые я до сих пор храню как дорогую память. Ржание и фырканье лошадей при переправе через канал, крики верблюдов, мычаиие убойных быков, громкие возгласы и понукания казаков и солдат, смех, когда один пехотинец упал с верблюда и принял вынужденную ванну, - все это делало переправу через водное пространство занимательной. Через два часа переправа была закончена, и я направился к противоположному берегу на имевшейся у нас единственной байдарке, когда увидел приближавшуюся кокандскую депутацию. В нее входили четыре человека, среди них один бухарский купец. Но я их не принял и приказал взять с собой. Ночной лагерь я расположил на восточном берегу канала, среди камыша и лугов.
19 июля я продолжил марш по песчаным холмам, но вынужден был сделать большой обход из-за разлива Сырдарьи. Отряд вел Тайпе. Мы должны были прокладывать себе дорогу сквозь лес из высокого колючего кустарника, через который вела лишь узкая пешеходная тропа, изрезанная множеством углублений и высохших каналов, что чрезвычайно затрудняло движение колонны и растянуло ее. Выбравшись наконец из колючего кустарника, где особенно тяжело пришлось артиллерии (саперы вынуждены были идти впереди авангарда и выравнивать кирками и лопатами неровности узкой тропы), мы снова пошли по песчаным холмам и через возделанные поля, прорезанные множеством оросительных каналов. Наконец вдалеке показалась пресловутая Ак-Мечеть. Пройдя в этот день, считая с обходом, 25 верст, я расположился, обойдя крепость, напротив восточного фасада форта на расстоянии 200 саженей от него.