Воспоминания
Шрифт:
Боже, боже! была пора, когда его могли спасти только полтораста рублей, только уплата первого, запутавшего его долга, и он жил бы, жил себе, скромный, грустный, отрекшийся от жажды необычной участи, но гордый, но не имеющий нужды ни в ком, и было бы своего роду величие в этом ограниченном положении. И он пошел тогда к своим друзьям, и он рассказывал им свое положение со всею искренностию, со всею чистотой благородной души, которая считает всякого способным к человеческому поступку; но его друзья
И потом, потом, когда его спасла бы какая-нибудь тысяча рублей, он даже и не пошел искать этой тысячи. Он знал уже людей, он был уверен, что это сумма невероятная.
Но еще недавно, в порыве безумной мечтательности, ему, истощенному болезнию, страданием и развратом, вздумалось, что люди, владеющие миллионами, должны менее других ценить деньги. Он рассуждал очень просто, что сам он, если бы имел миллионы, то способен был бы бросать тысячи. Бедный безумец! к одному из миллионеров писал он письмо, странное, нелепое, просительное и вместе гордое, которого смысл был почти таков: «Вы богаты — я беден, у меня есть способности, но нет ни одного дня спокойствия. Вы можете дать мне год спокойствия, и я заплачу вам потом за это».
Разумеется, ответа он не получил, да, вероятно, письмо и не дошло до самого миллионера.
Перед ним все рисовался этот величавый образ, повелительный, прекрасный.
Боже! он так же, как и этот человек, мог быть выше многих, как и этот человек, он мог так же свободно и равнодушно требовать любви от прекрасной девочки.
И опять безумная мысль озарила голову Антоши.
Утро сияло… Было восемь часов.
Антоша порылся в кармане, но не нашел там ничего.
Тем не менее, дошедши до Васильевского острова, он кликнул извозчика и, садясь на него, сказал ему:
— В Большую Мещанскую!
Званинцев проснулся, но лежал еще в постели.
Комнаты его были убраны со строгой простотой и изяществом, но, по особенной странности, спальня была обита пламенно-красным штофом.
Перед спальнею был кабинет, в средине которого стоял огромный письменный стол, а по стенам шкафы с книгами.
Званинцев курил сигару и пил чай.
— Не принимать сегодня никого, кроме Воловского, — сказал он своему слуге.
— Слушаю-с, — отвечал тот и хотел выйти, но Званинцев остановил его.
— Сходи сегодня к Мензбиру, снеси туда книги, которые я приготовил на столе, и отдай кому-нибудь, сказавши, что это от меня барышне; ступай сейчас и пошли Ивана.
— Слушаю-с, — сказал опять лакей и вышел. Через полчаса раздался звон колокольчика.
— Кто был? — спросил Званинцев другого вошедшего лакея,
— Какой-то чиновник, — отвечал тот,
— Кто такой?
— Не знаю-с, фамилии не сказал, и оставил вам записку.
— Подай!
Званинцев пробежал записку и спросил опять:
— Что? он ушел?
— Ушел-с!
— Нельзя ли его воротить? Лакей побежал в переднюю.
— Что за странность! — подумал Званинцев, перечитывая опять записку: «Человек, видевший вас только раз, имеет нужду вас видеть». — Это любопытно.
Вошел Антоша.
Званинцев поклонился ему без всякого удивления, но спросил его довольно сухо:
— Что вам угодно?
— Мне нужно говорить с вами, — отвечал тот, невольно потупляя глаза перед строгим взглядом Званинцева, и дрожащим голосом.
— Ну-с, я вас слушаю… — сказал тот, опираясь подбородком на руку и не спуская с Антоши глаз.
— То, о чем я буду говорить с вами, так странно…
— Нужды нет.
— Вы богаты…
— Гм! вам, верно, нужны деньги?
— Вы бросаете тысячи.
— Прямо к делу. Вам нужны деньги?
— Да, — сказал Антоша, с твердостию встречая взгляд Званинцева насмешливый и суровый.
— Хорошо, я не стану вас спрашивать даже, на что вам нужны деньги, деньги вещь очень важная, но сегодня я еще могу их бросить. Много ль вам?.. тысячи три, четыре?
— Две, — спокойно сказал Антоша, — но так я не возьму ваших денег, вы должны меня выслушать.
— К чему?
— Вы должны меня узнать, — настойчиво сказал Антоша.
— Я вас знаю, — спокойно отвечал Званинцев.
— Как паразита Сапогова?
— На что вам? не все ли вам равно?
— Нет, я не возьму ваших денег, — проговорил твердо Антоша, вставая со стула, на который он сел без приглашения.
— Безумец! — заметил с грустной улыбкой Званинцев. — Безумец! — повторил он. — Ну, утешьтесь, я знаю вас, как безумца.
Несмотря на язвительную несмешливость тона, Антоша понял, что Званинцев глубоко заглянул в его душу.
— Отоприте этот ящик, — начал ласково Званинцев, подавая Антоше ключ и указывая на ящик, стоявший на столе подле постели.
Антоша отпер.
— На левой стороне депозитки * , берите ими, да берите уж тысячу серебром, что за глупое жеманство?
Антоша отсчитал молча. Званинцев внимательно глядел на его лицо, но не заметил на нем и признака радости. Казалось, молодой человек совершал какую-то тяжелую обязанность.
— Вам тяжело, я вижу, — сказал Званинцев важно, — ну, что же делать, сами виноваты. Помните, что деньги — все.
И потом, подумав немного: