Восстание в крепости
Шрифт:
— Я знаю, какими делами ты занимаешься! Имей в виду, пристав следит за каждым твоим шагом. Это тебе известно? Я хотел выручить тебя из беды. Потому и пришел. Но ты меня не понял. Что ж, пеняй теперь на себя! Думаешь, они не знают, кто подстрекает солдат? Ты снюхался с этим мусульманским выродком! Эх вы! Спрятали головы в кусты и думаете, что вас не видно. От меня, брат, ничего не укроется. Все вы у меня вот здесь, в кулаке! Смотри, хватишься, да поздно будет. Тогда и мы не сможем помочь!
Аршак опять усмехнулся:
— Весьма тронут вашими заботами!
Хачатурянц
— Да знаешь ли, с кем ты разговариваешь?! — Он потряс в воздухе кулаками.
— Разумеется, знаю, — спокойно ответил Аршак. — Со своим родственником Хачатурянцем.
"Поп Айрапет" едва не задохнулся от ярости. Он открыл было рот, хотел сказать что-то, но не смог.
В этот момент из окна хозяйского особняка раздался гневный окрик Гаджи Хейри:
— Эй, Аршак! Опять с кем-то болтаешь?! Смотри, ты меня выведешь из терпения!
— Сию минуту, хозяин, сию минуту!
Гаджи Хейри ждал у окна, вытягивая жирную, в складках, шею. Он терпеть не мог, когда его рабочих отрывали от дела. Всякий раз, видя, как их кто-нибудь отбывает в сторонку, он нервничал и злился, как если бы к его молодой жене приближался посторонний мужчина или к нему самому собирался кто-нибудь залезть в карман.
Аршак снова приложил руку к груди и отвесил Хачатурянцу насмешливый поклон:
— Извините, сами видите, Гаджи Хейри сердится. Волнуется за свой карман. Не то я бы беседовал с вами хоть до скончания века. Поскольку выяснилось, что мы с вами родственники, могли бы вспомнить дядюшек, тетушек… Всего наилучшего, господин Хачатурянц!
Аршак отошел от окна.
Хачатурянц с минуту постоял, растерянно кусая губы, затем плюнул на землю, повернулся и, семеня короткими ножками, торопливо зашагал мимо дома Гаджи Хейри вниз, к церковной площади, откуда доносился перезвон колоколов.
Он спешил к утренней молитве.
Глава тринадцатая
Жизнь для Погребнюка стала сплошной пыткой.
После того как единственный свидетель его невиновности солдат Медведко, стоявший в ту ночь на часах во дворе казармы, отказался с ним разговаривать, он окончательно пал духом. Неделю назад, объясняясь с Виктором, Погребнюк заявил, что непременно представит человека, который подтвердит его непричастность к аресту Дружина. И что же? Оказалось, человек этот не только не захотел помочь ему, но даже толком не выслушал. Страх перед поручиком Варламовым и его застенком висел над солдатскими головами как дамоклов меч, как камень на краю обрыва, готовый ежеминутно сорваться вниз. Да, теперь Бондарчук вправе думать все, что угодно. У него есть все основания считать, что он, Погребнюк, низко лгал, рассчитывая обелить и выгородить себя. Что же ему теперь делать? Может быть, опять обратиться к Медведко, умолять его, упасть перед ним на колени, заставить все-таки сказать товарищам, что он, Погребнюк, не предатель? Конечно, надо попытаться…
Приняв такое решение, Погребнюк в
От часового у ворот ему удалось узнать, что сегодня Медведко не в наряде.
Где же он мог быть?
К счастью, повар Тимофеич, варивший у крепостной стены в большом котле кашу на ужин солдатам, сказал ему, что Медведко послан сопровождать по Балакендскому шоссе унтер-офицера, прибывшего утром с пакетом из пехотного полка, расквартированного в Лагодехи.
Для Погребнюка это было кстати. Не теряя времени, он окольными путями стал пробираться к Балакендскому шоссе. Самовольная отлучка могла дорого ему обойтись, но он, на все махнув рукой, решил во что бы то ни стало поговорить с Медведко.
Одинокий солдат, шагающий по шоссе из города, мог у каждого возбудить подозрения. Поэтому Погребнюк шел по тропинке, скрытой кустарником, стеной стоявшим за ореховыми и липовыми деревьями, росшими вдоль дороги.
Всякий раз, услышав какой-нибудь шум или чьи-то шаги, он выглядывал из-за кустов в надежде увидеть Медведко.
После восьми часов маршировки на плацу ноги у него ныли, колени подгибались от усталости. Но сердце было полно решимости довести задуманное до конца.
Солнце садилось.
По ту сторону шоссе послышалось мычание коров. Небольшое стадо, отчаянно пыля, возвращалось домой… Немного погодя оно вышло на шоссе. Гнал его худенький подросток в огромных чарыках. Он напевал вполголоса протяжную песню. На боку у мальчика болталась залатанная котомка внушительных размеров. Сопровождая стадо, густое облако пыли висело над шоссе, как туман.
Погребнюк продолжал идти вперед. Город уже остался далеко позади, а Медведко все не появлялся на дороге.
Медленно подкрадывались сумерки. В кустах надоедливо звенели цикады. Ночные птицы то и дело выпархивали из-под ног шедшего в задумчивости солдата.
Наконец впереди замаячил человеческий силуэт. Погребнюк не сразу решил выйти на шоссе. Когда через некоторое время пешеход показался в широком просвете между деревьями, Погребнюк увидел, что это Медведко.
Сердце у солдата радостно забилось. Он стремглав выскочил на шоссе.
Медведко замер на месте, напуганный неожиданным появлением из-за кустов человека, но в следующую же секунду узнал Погребнюка и опустил руку, готовую уже было сорвать с плеча винтовку.
— Что это? — удивленно спросил он. — Ты почему здесь шляешься? Один? Или с ума спятил, задумал бежать? А?
Погребнюк, глядя спокойно и грустно в серое от пыли лицо Медведко, молча покачал головой.
Через минуту оба шагали рядом в сторону города. Медведко, приглядываясь к Погребнюку, который шел, понурив голову, почувствовал вдруг жалость к нему.
— Чего тебе? Что с тобой? — тронул он солдата за рукав. — Или опять хочешь звать меня в свидетели, а? — Медведко сокрушенно покачал головой. — Вижу, братец, убит ты. Все, поди, от тебя отвернулись. Так ведь?
Погребнюк грустно кивнул головой.