Вот мы и встретились
Шрифт:
– Слушаю, но не хочу слышать, - голос Марии Сергеевны стал совсем глухим и печальным.
– Вы выбрали очень трудную и исключительно эмоциональную профессию. На сцене вам постоянно придётся быть другой, не такой, как в жизни, и с другими людьми, совершенно отличными от тех, какими вы их знаете в обиходе. Не представляю, как к этому можно безболезненно приспособиться, но надо, поскольку вы выбрали такое дело – дело профессионального актёра. Ну, а если вы не можете играть с подлецом и неприятным для вас человеком, значит, вы ещё недостаточно профессиональны. Хотя, помнится, вы сами говорили, что ваш штатный герой-любовник, которого мне посчастливилось спустить с лестницы – отвратное существо, но вы его-то терпите за талант и делаете с ним общее дело. Почему же
– Да, очень.
– Ну и творите её, пока не надоест, творите, не обращая внимания на других и на их личную жизнь. Работа – отдельно, эмоции – в сторону, так во всём теперешнем жёстком и жестоком мире. Я не знаю, к сожалению, что вы, актёры, испытываете, когда притворяетесь на сцене, и как это притворство в разных красках отражается на ваших человеческих качествах, но меня очень настораживают слова, сказанные как-то музыкантами знаменитого «Скорпиона»: «Мы продали душу дьяволу ради тщеславия, фантазии и лжи». Неприятное признание, если оно сделано всерьёз. Не думаю, что как-то помог вам в том, в чём не разбираюсь, но очень хотелось бы успокоить и укрепить в трезвом размышлении. Вы любите своё дело, ну, и не порывайте с ним, любите его, а не людей, профессионально делающих его. Что скажете?
Она долго молчала.
– Ничего. Может быть, вы и успокоили меня, примирили с негодяем. Я ещё подумаю… Иван Всеволодович! – громче, чем до сих пор, произнесла она и умолкла, часто дыша, а у него сильно и громко забилось сердце, он даже испугался, что Мария Сергеевна услышит.
– Да?
Она опять сделала паузу.
– Ничего… я так… до свидания, - и отключилась.
– 9-
Утром на двери главрежа висело объявление: «Спектакли отменяются. Вся труппа тремя группами командируется на месячные гастроли. Выезд – завтра-послезавтра», и были перечислены составы групп. Самая многочисленная во главе с Аркадием Михайловичем уезжала покорять ещё тёплый юг, второй дано было направление в прохладное Поволжье, а третья, всего-то в пять актёров, засылалась на холодный север. Очевидно, Аркаша решил одним широким махом покорить всю российскую Европу. Мария Сергеевна, конечно, числилась в третьей группе. Возражать было бесполезно, тем более что никто из первых двух на подмену не согласится. Анны ни в одной из групп не было. Нет Анны, нет и триумфального спектакля. Вот так светившая им «Золотая маска» сменилась на «Ржавую». А он ещё твердит что-то о профессионализме! Нет, дорогой Иван Всеволодович, вы крупно заблуждаетесь: большие дела, может быть, и делаются только профессионалами, но разрушаются вдрызг ржавыми личностями, и никакой профессионализм не остановит ржавчины. Что толку с того, что я люблю театр, и мне нравится моя роль, моё маленькое дело? Всего лишь один идиот и одна идиотка всовокупе начисто похерили большое дело, которое так и не примирило и не уравняло всех с одним, хотя все – профессионалы. Отсюда следует мой маленький вывод: по-настоящему большие дела делаются, конечно, профессионалами, но с чистыми сердцем и душой и с ясными мозгами.
Предусмотрительный худрук, очевидно, не напрасно отправлял на север только пятёрку, заботливо решив, что трое мужиков могут скооперироваться на согревающее, а две женщины согреются интенсивным трёпом. Старшим он назначил трагика Плаксина Дормидонта Егоровича, по кличке Пирамидон, стареющего уже почти двадцать лет в постоянном страхе скорого увольнения. Отличительной особенностью его наружности был огромный грушевидный нос с синюшным оттенком, сизовеющий из года в год от неумеренного употребления творческого допинга. При этом трагик никогда не был пьян, что называется, вдрызг, сохраняя при любых дозах алконаркотика вид однажды затверженного свадебного генерала. Двое молодых почти сорокалетних актёров из числа легко меняющих театры подвизались в дублёрах у Валерки
– Ну, что, Маша? – Пирамидон поскрёб всей пятернёй респектабельную плешь, - придётся нам с тобой на пару тащить северные сани, - переложил на неё половину провала жидких гастролей. – Что будем делать? Что покажем-расскажем заледенелым белым медведям?
Мария Сергеевна не знала, на север она ехала впервые и, что там за публика, представляла смутно. Наверное, в основном, мужики – военные и рыбаки. Им, скорее всего, нужно что-нибудь мужественное, джеклондоновское, героическое. А вдруг – наоборот?
– Знаешь, - ответила неуверенно, - даже в таких скоропалительных, неподготовленных гастролях не хочется травить людей бормошлятиной. Может, выберем что-нибудь из Чехова? Замахнёмся? Проваливаться, так с треском! Авось, не осудят за смелость?
– Вот и прекрасно! – обрадовался Плаксин. – Давай-ка мы поделим с тобой мои обязанности: я беру на себя самое хлопотное – организацию и коммерческую часть, а ты вплотную займёшься репертуаром и режиссурой. Лады?
Мария Сергеевна улыбнулась.
– Что же это выходит: тебе, значит, ладушки, а мне шишки?
Поняв по её виду, что она согласна, Пирамидон тоже осклабился.
– Да уж как-нибудь поделим лавры, в обиде не останешься.
– Хорошо, уговорил, - согласилась худрук, в конце концов, ты – старший, тебе и отвечать за всё. – Старший дёрнул большим носом в сторону, но промолчал. – Не знаешь, есть ли у наших мужиков ещё какие-нибудь таланты, кроме актёрского, которым они, по моим наблюдениям, явно обделены?
– Стас классно брякает на гитаре.
– И поёт?
– Как ишак в период случки.
– Прекрасно!
Пирамидон хотя и не понял, что её удовлетворило, но уточнять не стал, привыкнув за многие годы во всём безмозгло подчиняться воле режиссёра. Таким образом, у администрации и художественного руководства сразу же сложились взаимоприемлемые рабочие отношения.
– Ну а Влад? Что он может?
– Только разливать, зато в любые посудины поровну.
– Вряд ли нам пригодится, - засомневалась режиссёрша.
– Кто его знает: от сумы и от выпивки не зарекайся, - Пирамидон шумно втянул воздух обеими ноздрями, надеясь, что она ошибается. – Что умеет Алёна, узнай сама.
Как выяснилось, Алёна умеет читать стихи с надрывом и скупой слезой, особенно Ахматову и Ахмадуллину.
Дома новоиспечённый худрук пролистала всё собрание сочинений Антона Павловича, единственное собрание, которое у неё имелось. Многого из него она не читала, и многое хотелось сыграть, но для этого нужны были переложения для сцены. Для себя и трагика она, поколебавшись, выбрала самую весёлую чеховскую вещь – «Медведя», а для остальных подобрала три рассказа: «Радость», где осмеивается глупое тщеславие, «Хирургия», актуальный и для сегодняшней медицины, и «Надлежащие меры», о современных полюбовных отношениях спекулянтов и контролёров, и сама сделала их сценические переложения. В дополнение Стас что-нибудь сыграет на гитаре, а Алёна что-нибудь прочтёт из любимых стихов. Возможно, и удастся выкрутиться.
Выехали на второй день вечером и для экономии – поездом. Аркаша репертуар утвердил, не глядя, а командировочных дал в обрез, мудро посоветовав использовать на все 100 рыночную экономику. Мужчины сразу же нашли работу Владу, а женщины уединились у противоположного окна, выясняя общие приоритеты в искусстве. Алёна, в общем-то, понравилась Марии Сергеевне и девичьей искренностью, и незамутнённой любовью к театру, особенно к классическому. Обе любили Чехова, а что ещё могло сблизить актрис?
На первой же станции с длинной стоянкой – ею оказался Загорск – она, несмотря на промозглый моросящий дождь со снегом, выскочила на перрон и, укрывшись под перронным навесом, памятливо набрала номер на мобильнике.