Вот мы и встретились

Троичанин Макар

Не сдержавшись, Мария Сергеевна съязвила:

– Кроме Лены, - она выразительно посмотрела на младшую актёрку и сделала намякивающую паузу, - покажем также инсценированные рассказы Чехова и две короткие сцены из пьес.

Моряк перевёл взгляд с молодой на зрелую и улыбнулся ещё шире, поняв язвительный намёк и предположив женскую ревность, каковой со стороны Марии Сергеевны не было.

– Классический репертуар – это очень даже неплохо. Можно присесть?

Плаксин широким театральным жестом указал ему на второй свободный стул у стола. Капитан сел, не снимая шинели, только снял и положил фуражку донышком вверх, обнажив

барашковую шевелюру, отсвечивающую в ярком свете потолочной лампы чёрным лаком. По всему было видно, что задерживаться долго он не намерен.

– Здесь все?

– Все! – подтвердил Плаксин, давая понять, что среди всех он – главный.

Григорий Павлович ещё раз, улыбаясь, оглядел шабашников, может быть, и пересчитал, опять несколько дольше задержавшись взглядом на Алёне.

– Вашу компактную команду, не обременённую реквизитом, думаю, удобнее всего показывать в военных городках. Там наш флотский народ не избалован живыми представлениями столичных артистов и примет вас, уверен, очень даже хорошо. – Он умолк, ожидая какой-нибудь реакции. Не дождавшись, добавил мёда: - Вам представляется уникальный случай посетить самые заповедные места Севера, - попытался обрадовать теплолюбивых горожан.

– К сожалению, я не захватила ни валенки, ни шубу, - Мария Сергеевна зябко поёжилась, она не терпела даже московских холодов.

– Оденем, - не задумываясь, пообещал туроператор, цепко оценивая размеры приглянувшейся актрисочки. – Насколько я понял, городу вы не нужны.

Этот иезуитский довод был весомее залпа Авроры. Все по-прежнему молчали, безразлично глядя мимо моряка. Наконец, почесав нос, вождь, загнанный в угол, веско обронил:

– Мы обмозгуем ваше предложение, - и обеспокоенно спросил: - Надеюсь, наши гастроли не будут оценены как шефское мероприятие?

Культофицер улыбнулся, поняв, что жертва ещё подёргается, но наживку сожрёт, и ободряюще взглянул на Алёну. Потом расстегнул верхнюю пуговицу шинели, достал из нагрудного кармана френча записную книжку и шариковую ручку, оторвал листок, написал номер телефона и подал Пирамидону.

– Не беспокойтесь, мы составим взаимоприемлемый договор, - пообещал, встал, надел фуражку, небрежно козырнул, ещё раз приголубив пристальным взглядом Алёну, и, выйдя из номера, плотно задраил люк двери с обратной стороны.

После его ухода шеф раздражающе забарабанил кончиками пальцев по столешнице.

– У кого какие будут ценные соображения?

Никто, однако, не спешил высовываться, зная, что первому достаются почти все шишки. И такой первой стала, конечно, Мария Сергеевна.

– Я – против. – И вся команда зашевелилась, готовая возразить и оспорить первое мнение, чтобы потом с ним согласиться. – Мне не нравятся промёрзшие полярные экзоты и клубы, заполненные зрителями, не подготовленными для Чехова. Им нужен Петросян с бабками и детками, а не мы. И вообще, ради чего мы должны мотаться куда-то к северным медведям? Мне очень не нравится, когда меня используют для чьих-то конъюнктурных целей. Вы думаете зачем этот кукольный культоводец заманивает нас туда, куда и чёрт лапой не стучал? – Все молчали, не зная. – Да затем, мои дорогие, чтобы отметиться инициативой где-то там у себя в отделе или в штабе или ещё леший знает где: вот, мол, каков я – устроил солдатикам-матросикам столичную культуру. Не дремлет прохиндей в культмассовой пропаганде. Мне этот красавчик не нравится.

– Вам вообще никто

не нравится, кроме себя, - ощетинилась Алёна, встав на защиту красавца, явно выделившего её из двух женщин. Вторая, проигравшая смотрины, подумала, что первая не совсем права, и есть всё же один человек, который ей нравится. – Есть, в конце концов, общественное призвание искусства, наш гражданский долг, который обязывает нести высокую культуру в массы самых отдалённых уголков страны.

– Вот и неси! – окрысилась эгоистка. – И мою долю прихвати, я разрешаю.

– Стоп, стоп! – пресёк капитан начавшуюся было свару в экипаже. – Стравливай пары на сторону.

– Это что ж, - вступил в распри всегда со всем согласный Влад, - возвращаемся с дырявым карманом? – Именно возвращения с любым карманом и хотела Мария Сергеевна. И тогда можно было бы успеть встретиться с тем, кто нравится, и окончательно и бесповоротно, без увёрток решить, что им нельзя друг без друга. – А у меня, к вашему равнодушному сведению – голодные дети! Двое! Одному позарез нужен скутер, а другой, кровь из носу, ноутбук. Подумаешь, распелись: искусство, массы, служение, долг! Я никому и ничего не должен. Смотаемся, тряхнём промёрзшее болото, получим бабки и - адью домой, хоть на лыжах.

– Знаете, я тоже такого же мнения, - подал голос и Стас. – Раз уж мы попали сюда, то не грех и посмотреть на здешние края. Может, когда-нибудь и хвастать будем, что побывали в Заполярье. Да и возвращаться не солоно хлебавши как-то не очень, чтобы очень.

– Так, - подытожил дискуссию предводитель, оставив своё мнение при себе, - поскольку мы постановили руководствоваться коллективным решением, то ставлю на голосование: кто за то, чтобы принять флотское предложение?

Руки подняли все, кроме Марии Сергеевны.

– Значит, я возвращаюсь одна, - она даже встала, словно уже направилась на обратные сборы.

– Сядь! – лицо трагика стало обрюзгшим, враждебным, а нос от негодования полиловел, отчётливо выделив красные прожилки. – Ты что, не понимаешь, что это – предательство? – ударил, не жалея, наотмашь, по-свойски.

Мария Сергеевна вспыхнула жарким румянцем обиды и стыда: никто ещё и никогда не посмел обвинять её в таком тяжком грехе.

– А вы разве не предаёте искусство, устраивая петрушечный балаган, не предаёте корифеев и классиков всех чохом, куроча их заветы и наставления ради кармана, не предаёте Станиславского с его учением искренности и реализма, разве не идёте осмысленно по пути профанации искусства? – предательница чуть не задохнулась от возмущения, даже слезинки выступили в уголках глаз. А ещё она по-женски знала, что лучшая защита – нападение.

– Ну и что? – Стас, справедливый Стас даже голоса не повысил в оправдание. – Гастроли для того и устраиваются, чтобы бедному актёру подкалымить. Когда сплошные переезды, спектакли и выступления почти каждый день, а то и несколько раз в день, репетиций нет, о каком Станиславском вспоминать, о каком искусстве? Чего зазря кривить душой, гастроли – для денег, разве не так?

Так, конечно, Мария Сергеевна и сама прекрасно знала, что так, не впервой на гастролях, но ей нестерпимо хотелось в Москву. Уже начиная оправдываться, она знала, что удрать не удастся, и не удастся встретиться с Иваном Всеволодовичем, и не быть им друг для друга. И было страшно обидно, что проклятое искусство, любимое актёрство рушат жизнь, мешают жить по-человечески, по-бабьи.