Вот мы и встретились

Троичанин Макар

На подвиг Отчизна зовёт… - и многие в зале стали подпевать:

– Растаял в далёком тумане Рыбачий,

Родимая наша земля… - пели уже, наверное, все. И, вставшие рядом, Пирамидон, Влад и Стас. Только Алёна, исковерканная попсой, молчала, не зная ни мелодии, ни слов, и жалко улыбалась.

Когда возвышенное хоровое пение завершилось, на сцену полезли с благодарностями и поздравлениями наиболее разгорячённые зрители, в основном, женщины, поскольку мужчинам для существенного разогрева эмоций не достаточно и нужно ещё кое-что материально-жидкостное. Но всех опередил Адамов. Возникнув из тёмной кулисы, он преподнёс

народной певице огромный букет живых цветов, как-то выживших в промозглом не цветочном климате – целую клумбу, и Мария Сергеевна вмиг изменила его рейтинг с негативного на нейтральный и даже позволила чмокнуть в употевшую щеку. И другие не отстали, приберегли по два-три цветка в богатой целлофановой обёртке, так что скопилось ещё на солидный сверкающий букет и досталось и не заслужившим соратникам. А одна не в меру разгорячённая дама, не обиженная телесами, так необходимыми в этом северном краю, с пышной папуасской причёской, крашеной в оранжевый тёплый колер, вся обвешанная драгоценными бирюльками, по-свойски крепко облапила певицу так, что той стало жарко, расцеловала в обе щеки и, сияя удлинёнными тёмно-синей тушью прозрачно-серыми глазищами, порывисто сняла с мощной выи янтарное ожерелье и напялила на оторопевшую Марию Сергеевну, впервые заработавшую на сцене такой богатый подарок.

– Господи! – почти простонала дарительница. – Словно у себя на Рублёвке побывала. Носи! Заслуживаешь! – Ещё раз облобызала опешившую от неожиданности актрису и довольная собой предоставила и другим желающим возможность прикоснуться к жарко пылающим щекам таланта.

– Ну, что, отметим? – предложил Адамов, когда скоморохам, наконец, удалось спрятаться за кулису.

– Нет! – резче, чем хотелось, отказалась Мария Сергеевна. – У нас обет трезвости до конца гастролей.

Пирамидон сожалеюще крякнул, а молодёжь недовольно похмыкала, но никто не возразил.

– Значит, отложим, - ничего не оставалось, как согласиться, и катрерангу.

До гостиницы шли пешком и молчали. А когда подошли, Адамов вдруг предложил Марии Сергеевне:

– Не хотите ли прогуляться перед сном?

Она ещё была в состоянии певческого транса, душа ещё пела, а взбудораженный ум подправлял задним числом недопевки и искажение мелодий, и потому легко согласилась:

– Пожалуй. – Тем более что погружаться в серую гостиничную суету не хотелось, да ещё и чувствовала какую-то непонятную неловкость перед товарищами за свой успех. – Ведите, мой капитан! – улыбнулась Адамову впервые за время гастролей и даже разрешила пришвартоваться и взять на буксир, под руку.

Пошли размеренным шагом в сторону ярко освещённого и грохочущего железом порта.

– Эх! Хорошо бы сейчас дерябнуть стакашек хорошего винца, - с вожделением, забыв о моратории, мечтательно произнесла приверженница сухого закона.

– Можно, - притормозил буксир. – У меня есть.

– Мускат? – без надежды спросила пересохшим перетруженным горлом неопытная певица, готовая отказаться от любой другой марки.

– Точно! Как вы догадались?

Она засмеялась, радуясь редкой благосклонности судьбы.

– Так приглашайте! Чего медлите?

Караван немедленно сделал разворот на 180 градусов по направлению к только что оставленной гостиничной гавани.

– Почему вы не сказали, что хорошо поёте? – продюсер недовольно сжал её локоть.

– А я и сама узнала об

этом только сегодня, - счастливо рассмеялась новорождённая певица. Эйфория собственного открытия медленно проходила, и она начала уже воспринимать всё случившееся несколько отстранённо и с юмором.

– Вам надо серьёзно учиться вокалу, - не отставал доброхот во флотской шкуре. Ему, как и всем в таких обстоятельствах, очень хотелось помочь зацвётшему таланту советом и тем самым прислюниться к чужой нарождающейся славе.

– Зачем? – Мария Сергеевна недовольно поморщилась, не убирая, однако, улыбки, теперь уже ироничной. Она никогда и ни в чём не следовала чужой воле, даже во вред себе. Свобода, свобода, свобода – всегда и во всём! – Чтобы с трудом втиснуться в паучью клоаку попсы? Пасть ниже Баскова? – Она дёрнула руку, но он удержал её локоть. – Никогда! Я стала драматической актрисой по призванию и надеюсь остаться таковой, пока способна двигать руками-ногами. А пение – это так, актёрское баловство.

Адамов, однако, упорно не соглашался:

– Вы ошибаетесь! У зрителей другое мнение.

– Что зритель? Взбудораженная толпа, наэлектризованная сиюминутными впечатлениями, готовая носить на руках и втоптать в грязь. – Прогулочный трёп перерастал в занудный спор с Аркадием, которого сейчас никак не хотелось. – Я никогда не подстраивалась и впредь не намерена подстраиваться под зрителя. На сцене я живу не зрительскими, а своими чувствами, говорю и играю так, как хочу, а не так, как хочет зритель. – Душевный подъём её окончательно испарился вместе с непроизвольной улыбкой. Хорошо, что они уже вошли в гостиницу, а то бы, наверняка, поссорились, забыв о том, зачем вернулись.

В просторном одноместном номере, обставленном мягкой мебелью с голубым паласом, было по-домашнему уютно. В углу мерцал большим экраном телевизор, на столе сверкала приличная ваза с апельсинами, яблоками и гроздью тёмного винограда, а над широкой деревянной кроватью матово светил, не ослепляя, шар бра, уложенный в позолоченные лепестки. Адамов снял шинель, аккуратно повесил в шкаф на плечики, достал из красивой тумбочки тёмную бутылку и осторожно поставил на стол, разом украсив фруктовый натюрморт.

– Прошу, - пригласил даму, подвинув к столу кресло на колёсиках.

Она небрежно сбросила куртку на спинку кресла и, умостившись в мягком седалище, подвинулась вместе с ним ближе к бутылке.

– Ништяк устроились, - оглядела комнату, задержавшись взглядом на модернистской олеографии с непонятным абстракционистским содержанием.

Григорий Павлович удовлетворённо улыбнулся.

– Флотская привычка к порядку. – Присоединил к бутылке два бокала и коробку давно не виданных и не еденных ею «Мишек на севере» и, подкатив второе кресло, устроился напротив гостьи, почти касаясь её колен. – И вообще - не терплю домашнего бардака.

Она взглянула на него с любопытством. «Чистюля и зануда!» - определила безапелляционно.

– Жаль мне вашу жену, - задала скрытый вопрос, но он не ответил на него, распечатал конфеты и вино, налил каждому на два пальца. – А нет ли у вас случаем красной икорочки? – И снова судьба благоволила ей.

– Найдётся и икра. – Запасливый хозяин добыл из волшебной тумбочки маленькую стеклянную баночку с оранжевыми горошинами и, заодно, початый батон. Вскрыл баночку, отрезал от батона по паре ломтей. – Что ещё?