Вот придет кот
Шрифт:
Сделано это было с какой-то необъяснимой поспешностью. Разъяснения типа того, что надо было срочно защитить осетин и абхазов от новых посягательств, выглядят смешными. При разбитой инфраструктуре и деморализованной армии даже такой нервный парень, как Миша Саакашвили, еще долго не смог бы ни на кого покуситься.
Если необходимо было четче обозначить свое присутствие, можно было поднять ранг представителей, увеличить военный контингент, найти другие способы поддержки, усилив таким образом свои позиции для диалога с Грузией. Этот диалог мог быть формальным и неформальным, вестись по официальным и неофициальным каналам. Он мог касаться, в частности, и
Признание независимости Абхазии и Южной Осетии ликвидировало такую возможность. Не говоря уже о том, что своими действиями мы фактически узаконили косовский прецедент. К большой, полагаю, радости ненавистных американцев…
Никто не может оспаривать право России иметь и защищать свои интересы. Хорошо бы только нам самим понять, в чем эти реальные, долгосрочные интересы заключаются и какими методами — кроме известного метода «тащить и не пущать» — нам следует их отстаивать.
Порой кажется, что весь спектр наших интересов сводится к бесконечным заклинаниям о собственном величии, которое окружающий мир никак не хочет понять, и к бесконечной рефлексии по этому поводу. Хотя у нас нет абсолютно никаких оснований пыжиться, доказывая свое величие. У нас гигантская территория, великая культура, огромный человеческий потенциал. Не говоря уже о потенциале военном. Всё, что нам необходимо, — это, прежде всего, спокойно и последовательно решать свои внутренние проблемы: наверстывать технологическое отставание, выстраивать реальные институты современного общества, уменьшить коррупцию, разъедающую и разлагающую страну. Без этого любые усилия позиционировать себя в качестве великой державы будут восприниматься окружающим миром (в том числе и соседями) лишь как мания величия — обратная сторона комплекса неполноценности.
В начале 90-х окружающий нас мир изменился. Но мы всё еще продолжаем жить в неком мифическом СССР. Отказаться от этого мифа сложно. Миф — штука приятная, но опасная, поскольку имеет свойство подменять реальность…
Моя поездка подходит к концу, мы сидим за прощальным столом. Здесь собрались многие, с кем довелось мне встречаться за эти недели. Произносятся длинные тосты, звучат короткие речи. Кто-то подходит обняться, кто-то молча хлопает по плечу. Но время от времени застолье прерывается, и все поворачиваются к стоящему в углу телевизору. На большом экране — площадь у парламента, заполненная массой людей. Идет прямой репортаж с митинга, длящегося уже шесть суток…
Ко мне подсаживается добродушный Гуга.
— Жаль, что уезжаешь, батоно. Но ты расскажи там, что видел. Вот и на митинге ты был, Пикрия говорила. Видишь теперь — у нас демократия.
Я пытаюсь кивнуть, но выходит не очень. Кажется, немного не рассчитал дозу. Вино прекрасное, но легкий шумок ощущается. Хорошо, что не попробовал чачи.
— Демократия у вас, дорогой. Это правда. Может, еще смешная чуток, но это ж — начало. У нас тоже пока хреново получается.
— Почему смешная? — подозрительно спрашивает мой регбист. — Какая смешная?
— Да это я просто так. Нормально всё, Гуга.
— Ничего не смешная, — чуть надувшись, бормочет он. — Почему так сказал? Думаешь, раз Миша у нас, значит — смешно? Вот погоди, когда мы хорошего президента изберем, тогда приедешь, посмотришь.
Нет, я точно перебрал. Надо было остановиться пару бокалов назад. Сейчас начнется дискуссия.
— Знаешь, Гуга, демократия — это не тогда, когда можно хорошего выбрать, а когда можно плохого снять. Любой хороший — что ты, что я, что кто другой — до
Всё, довольно, заканчиваем, пошла она в задницу, эта политика.
Маленькая, хрупкая Ия в дальнем конце стола берет гитару и начинает что-то тихо наигрывать. Я прошу ее спеть. Она улыбается и поет какую-то грузинскую песню. Мужчины, один за другим, подхватывают. Поют на грузинском, на русском, поют, переходя с русского на грузинский…
Потом встает Гуга и сообщает, что хочет произнести тост.
— Предлагаю выпить за усопших, — негромко произносит он. — За тех, кого нет.
Это традиционный тост — наряду с тостами за встречу, за родителей, за друзей.
— И за тех, кто погиб, — говорит он, повернувшись ко мне. — За всех. Кто б за кого бы ни был. У Господа — все свои.
Мужчины поднимаются. Гуга смотрит на меня, держа в руках бокал с красным вином.
— И чтоб не воевать нам больше… Никогда чтобы… Пропади она пропадом, эта война.
Фразы, что он сейчас произносит, я запишу через несколько минут, выйдя на кухню. Запишу дословно на листке блокнота, который постоянно таскаю в кармане.
Точно такие же слова я слышал за время моей поездки несколько раз. А по сути, они звучали всегда. За любым столом. Всегда. Даже когда их не произносили…
А потом была дорога в аэропорт.
Рейс на Киев отправлялся в четыре утра. Долетели нормально. Переждали часа полтора в аэропорту Борисполь и вылетели в Петербург. Рядом со мной сидел жизнерадостный молодой парень в черном костюме, при галстуке. Такой вполне преуспевающий средний класс, который всё никак не может народиться. Но, видимо, все-таки нарождается.
— Вы сами из Питера? — спросил он, держа на ладони пластиковый стаканчик с апельсиновым соком.
— Из Питера.
— Я тоже, в Киеве филиальчик у нас. Вот, приходится мотаться взад-вперед. Кризис, блин!.. А вы тут по делу или как?
— У меня пересадка здесь.
— А… Тут многие с пересадкой летят… Издалека?
— Из Тбилиси.
— Во как… Далеко занесло…
Посидели, помолчали.
— Ну, и что у них там? — Он пригубил сок и с беззлобной улыбкой добавил: — Не, а всё-таки хорошо мы их долбанули…
РОКИРОВКА
Вот, рассказал тебе немного про Грузию. Теперь вернемся в родные Пенаты.
Наступивший 2011 год сулил гражданам — и простым, и элитным — много интересного. Во-первых, предстояли новые выборы в Думу. И хотя мало кто сомневался, что главная партия снова одержит победу, но какой процент на сей раз будет «спущен сверху», об этом можно было только догадываться.
Во-вторых, в следующем году надлежало выбирать нового Президента. А тут полной ясности не было. Тандем работал исправно, и Дмитрий Анатольевич на переднем сиденье по-прежнему грезил модернизацией. Он даже учредил специальный Центр стратегических разработок, собрав туда разных умных людей, коим велено было думать, как и что вокруг модернизировать. Но и Владимир Владимирович крутил педали не просто так. Он собрал других умных людей и придумал Агентство стратегических инициатив. Не одному же Дмитрию Анатольевичу думать о стратегии, так ведь можно слишком замодернизироваться. Тем более что в своих высказываниях передний седок тандема не всегда был достаточно осторожен, вспомни хотя бы его перл насчет «свободы и несвободы».