Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
— Боря, успокойся, — снова ласково сказала Ная. — Это во дворе грузят мусорные баки. Сейчас они уедут.
— Ма! Ба! Они чего, так каждое утро будут? — недовольно спросил Борис-младший.
— Мы что-нибудь придумаем, Боря, — вздохнула Татьяна.
Борис Николаевич продолжал лежать в постели, постепенно осознавая, что же с ними со всеми стряслось. И тяжесть произошедшего ещё больше навалилась на него. Крах! Полнейший крах и позор! Лучше бы он не просыпался и погиб под колёсами поезда. Борис Николаевич
— Боря!
— Папа!
— Дед!
— Борис Николаевич!
Чего они все от него хотят? Пусть его оставят в покое. Он хочет только тишины и покоя — навсегда. И больше ничего.
Борис Николаевич натянул на голову одеяло. Впервые за последние годы ему захотелось одиночества, и впервые в одиночестве ему было хорошо.
Сквозь одеяло Борис Николаевич слышал, как домочадцы, о чём-то посовещавшись, тихо разошлись.
Вот так лежать бы и лежать. И пошёл весь мир к чёрту.
Через некоторое время к нему снова подошла Наина Иосифовна.
— Боря, вставай!
— А зачем? — глухо раздалось из-под одеяла.
— Завтрак готов.
— Не хочу я ничего.
К постели подошла Татьяна.
— Пап, ты что же, весь день так и будешь лежать?
— Так и буду.
— Нельзя так, Боря, — сказала Наина Иосифовна. — Ты заболеешь.
— А я уже.
— Что уже?
— Заболел.
— Что у тебя болит? Опять сердце?
— Сердце. И душа. Душа у меня болит! — на глаза Бориса Николаевича снова навернулись слёзы.
Наина Иосифовна переглянулась с дочерью.
— Папка, ну хочешь, мы тебе сюда завтрак принесём? — ласково спросила Татьяна. — И покормим?
— Не хочу я есть, — угрюмо сказал Борис Николаевич. — Противно на еду смотреть даже.
Наина Иосифовна с дочерью отошли в сторонку и стали тихо перешёптываться.
— Может, врача к нему вызвать? — обеспокоено спросила Наина Иосифовна.
— Мама, кого?! Психиатра из районного психдиспансера? Это тебе не кремлёвские врачи. Станет известно всей квартире, а значит, и всем остальным. Попадёт в газеты. Ты можешь себе представить, что будут писать газеты? Что столько лет страной управлял психически больной человек!
— Что ты, Танюша, это невозможно! — испугалась Наина Иосифовна.
— Я попробую навести свои старые связи, — предложила Татьяна. — Если ещё кто-то уцелел и не откажется от нас. Может быть мне удастся найти толкового врача.
На том и порешили.
Через некоторое время Борис Николаевич стал нехотя подниматься. Наина Иосифовна, услышав возню мужа, обрадованно спросила:
— Боря, тебе уже лучше?
Борис Николаевич, не отвечая, нашарил босыми ногами тапочки и направился к двери.
— Боря, ты куда, в туалет? — заискивающе снова поинтересовалась Наина Иосифовна.
Борис Николаевич, не глядя, взял подмышку стульчак, в другую руку Наина Иосифовна сунула ему рулон туалетной бумаги, и он, как был в пижаме, вышел в коммунальный коридор.
— Может, ему сходить погулять нужно? — спросила у дочери Наина Иосифовна, когда за мужем закрылась дверь. — С народом пообщаться…
— С народом?! — ужаснулась Татьяна. — Упаси боже! Они его разнесут! Пусть хоть первое время посидит дома, пока всё уляжется. Страна теперь без него обойдётся. Поживёт народ какое-то время при коммунистах, глядишь, и разберётся, что к чему. Ещё отца добрым словом помянет.
Наина Иосифовна, обрадованная тем, что муж поднялся с постели, вышла на кухню суетиться с завтраком. Мимо неё, едва не сбив с ног, пролетел рыжий коммунальный кот Чубайс, держа в зубах уворованное куриное крылышко.
— Ах ты, ворьё рыжее! — причитала на всю квартиру Ниловна. — Не успела отвернуться, как этот блудня курицу уволок! Чтоб она тебе поперёк горла-то встала, образина чёртова!
— Как вы нехорошо ругаетесь, Пелагея Ниловна, — поёжилась Наина Иосифовна. — Ведь это животное, у него свои инстинкты. Если хотите уберечь свои продукты, прячьте их подальше да понадёжнее, чтобы не достал.
— Спрячешь от него, как же! — не унималась Ниловна. — И прячешь, вроде, а чуть только зазевался — обязательно сопрёт! Нет, такая уж натура у него воровская. Глаз да глаз за ним нужен.
— Зачем же вы тогда его держите, раз крадёт? Прогнали бы.
— Да куда ж его? Кому он ещё нужен? — смягчилась Ниловна. — Привыкли уж мы к нему, вроде как родной стал.
— Веселее с ним! — отозвалась от своего стола Харита Игнатьевна с неизменной сигаретой во рту. — Разнообразие жизни, всплески эмоций, выброс адреналина…
— Харита Игнатьевна, у меня к вам большая просьба, — в махровом розовом халатике и новом переднике на кухню вошла Раиса Максимовна. — Пожалуйста, будьте добры, не курите в местах общего пользования. Я совершенно не переношу табачного дыма.
— Ах ты, футы-нуты, ножки гнуты, какие мы нежные, — мадам повернулась к Раисе Максимовне, и не думая расставаться с сигаретой. — Привыкайте, дорогая вы наша Раиса Максимовна: вы теперь живёте в коммунальной квартире.
— Во-первых, я не «ваша дорогая», — строго сказала Раиса Максимовна. — А во-вторых, прошу учесть, что вы тоже живёте в коммунальной квартире и должны соблюдать правила советских общежитий. И одно из этих правил как раз гласит о том, что курение в коммунальных квартирах в местах общего пользования запрещено.