Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
— Миша! — воскликнула Раиса Максимовна. — Они откликнулись на мою жалобу! Нет, согласись, всё-таки коммунисты не такие уж плохие люди!
— Начинают они неплохо, — проворчал Михаил Сергеевич, поудобнее устраиваясь в тёплой постели. — Кончают обычно плохо.
А Софокл, к окнам которого прикатили такое сокровище, даже не проснулся: накануне он удачно распродал свои трофеи, принял на ночь порцию «на грудь» и спал сном праведника. Проснувшись, он долго чумел, шарил по комнате в поисках бутылок, опрокидывал их себе в рот и выдавливал оставшиеся капли
— У, ё-моё, — Софокл вытаращил хмельные зенки и почесал волосатую грудь. — Это ж, можно сказать, магазин на диване!
Эксплуатация человека человеком
В коммунальной квартире № 51 был составлен новый график уборки мест общего пользования (МОП), помывок и стирок с учётом въехавших жильцов.
— Вас двое с мужем, значит, две недели будете дежурить, — Ниловна разъясняла порядок Раисе Максимовне. — А вас сколь будет? — уточнила она у Татьяны.
— Шестеро, — мрачно вздохнула та, догадываясь, что именно ей шесть недель придётся драить эти жуткие деревянно-облезлые полы.
— А в дежурство входит: мытьё полов на кухне, коридоре, ванной и туалете. Дверей и косяков — раз в дежурство. Горшок — раз в неделю. И по кухне следить, чтобы чисто было.
— А в конце своего срока будете сдавать дежурство следующему по графику, — насмешливо заметила Харита Игнатьевна. — Да он ещё посмотрит, принимать у вас дежурство или нет.
— А как же! — не поняла сарказма соседки Ниловна. — Если плохо убрал, так будь добренький передежурить. Баринов у нас нет!
— «Жестокие нравы, сударь, в нашем городе», — процитировала Ирина, переглянувшись с Ольгой.
— «Баринов» у нас точно нет, — ядовито отметила Ольга, переглянувшись с Ириной. — К тому же теперь, когда к власти вернулись товарищи.
— Они у нас духовные! — кивнула на сестёр Харита Игнатьевна. — Книжки умные читают. Нравственные. Нас презирают.
Обе сестры скорбно поджали губы и снова надолго замолчали.
— Мыться и стирать теперь будете строго по графику, разлюбезные мои соседушки, — Харита Игнатьевна с пущей иронией втолковывала новеньким «жестокие нравы».
— А как же! — снова пояснила Ниловна. — Может один каждый день телеса свои обмывать захочет, а другому с утра и рыло не помыть.
Ото всех вышеперечисленных правил Раисе Максимовне стало дурно, а Татьяна про себя ругнулась.
В этот же день Раиса Максимовна, поймав в коридоре Серёгину, сказала ей таинственно:
— Милочка, зайдите, пожалуйста, к нам на минуточку: у нас к вам есть деловое предложение.
Ничего не подозревающая Серёгина под натиском Раисы Максимовны вошла в комнату Гробачёвых, жмурясь от яркого света многорожковой люстры. Не успела она оглядеться по сторонам, как услышала голос Раисы Максимовны:
— Милочка, я знаю, вы живёте небогато, если не сказать большего… Одна растите двух сорванцов…
— Короче! — потребовала Серёгина, осмотревшись.
— Не
— Ах, вот в чём дело, — догадалась Серёгина причину такой любезности со стороны высоких соседей. — И сколько же, позвольте вас спросить, вы положите мне жалованья?
— Ну зачем же так? Мы с Михаилом Сергеевичем пожилые люди, нам трудно заниматься уборкой квартиры… Пять рублей вас устроит? — Раиса Максимовна вложила в ладонь Серёгиной пятёрку.
— Я смотрю, господа Гробачёвы, вы всё ещё считаете, что живёте при демократах, когда человек человеку волк! — гордо вскинула голову Серёгина. — Но мы, слава Богу, дожили до того дня, когда к власти вернулись наши товарищи. У нас теперь запрещена эксплуатация человека человеком и действует принцип: человек человеку друг, товарищ и брат. Нальготничались по спецраспределителям да со спецобслуживанием — ну и шабаш! Потрудитесь, господа Гробачёвы, сами убирать за собой в своё дежурство. И ваши грязные пятёрки мне ненужны! — Серёгина швырнула на ковёр смятую купюру и, высоко подняв голову, вышла из комнаты, будто только что раздавила гидру контрреволюции.
— А вот это она неправа! — отозвался с дивана Михаил Сергеевич. Он разгадывал кроссворд и не принимал участия в женском споре. — Я так считаю, Захарик, что она в корне неправа. У Владимира Ильича Ленина, когда он жил в ссылке в Шушенском с Надеждой Константиновной, была тринадцатилетняя девочка. Она им помогала по хозяйству. Можно даже сказать большее: она их полностью обслуживала. И никому не приходило в голову, что это эксплуатация человека человеком. Этот вопрос, Захарик, надо бы углубить.
Михаил Сергеевич некоторое время задумчиво смотрел поверх кроссворда, углубляя вопрос эксплуатации Ленина и Крупской тринадцатилетней девочки. Потом вернулся к инциденту с Серёгиной и изрёк:
— Я тебе вот что скажу, Захарик. Кое в чём Иосиф Виссарионович был всё-таки прав: очень серьёзный, я бы даже так назвал — главный вопрос — это правильный подбор кадров.
То, что доктор прописал
В одно утро, когда Борис Николаевич по своему обыкновению лежал в постели, натянув одеяло по самые уши и безучастно глядя в пространство, Татьяна ввела в комнату худощавого мужчину лет пятидесяти, остроносого, с чёрной бородкой клинышком.
— Папа, это доктор Меркуций Тибальтович, — Татьяна представила мужчину отцу. — Он хочет тебя посмотреть.
— А чего ему на меня смотреть? — мрачно спросил Борис Николаевич. — За столько лет по телевизору не насмотрелся, что ли?
— Папа, он хочет тебе помочь.
— Мне уже ничего не может помочь.
— Борис Николаевич, — ласково обратился к Ёлкину Меркуций Тибальтович. — Мне бы хотелось с вами побеседовать.
— Не хочу я с вами беседовать. Набеседовался уж я с докторами всякими за свою жизнь, понимаешь, — проворчал Борис Николаевич и повернулся спиной к Меркуцию Тибальтовичу.