Вот пришел папаша Зю…
Шрифт:
Татьяна и Наина Иосифовна посмотрели на доктора, как бы говоря: «Ну вот видите, что мы вам говорили». Меркуций Тибальтович сделал им успокоительный жест рукой и подсел на табурет возле кровати своего пациента.
— Борис Николаевич, — мягко обратился он к широкой спине экс-президента, — вы можете меня не слушать, но позвольте мне всё же сказать вам следующее. Вы, наверное, считаете, что для вас жизнь кончилась. Что то, чему вы посвятили столько лет жизни, пошло коту под хвост, ну и прочее. Я вас, Борис Николаевич, прекрасно понимаю, поверьте мне. Последние годы вы вели активную жизнь, принимали важные решения, решали сложные задачи — вы были президентом
Вдруг Борис Николаевич резко повернулся к Меркуцию Тибальтовичу и заявил:
— Вы у меня вышли из доверия!
— Как? — опешил от неожиданности тот.
— В отставку! — приказал Борис Николаевич.
— Папа, ну что ты говоришь? — Татьяна пришла на выручку доктора.
— И ты у меня вышла из доверия. В отставку!
— Папа!
— Боря, — подошла к кровати Наина Иосифовна. — Боря, успокойся. Тебе все хотят только добра.
— Цыц! — прикрикнул на жену Ёлкин. — Ты у меня тоже вышла из доверия. Вы все у меня вышли из доверия! Нет у меня никого — ни жены, ни детей!
— Дедуля, а я? — к кровати подошёл маленький Глебушка.
— А я, дед? — спросил из своего «кабинета» Борис-младший.
Борис Николаевич снова повернулся к перегородке и растроганно пробормотал:
— Вы у меня только и остались… — голос его неожиданно дрогнул, и в нём послышались слёзы.
— Ну вот видите! — радостно вскочил с табурета Меркуций Тибальтович. — Вам есть ради кого жить, незабвенный вы наш Борис Николаевич! Это замечательно!
Тут в дверь комнаты просунулась всклокоченная, с застрявшими кое-где в волосах листьями, голова Софокла и сообщила:
— Николаич, я червей накопал. На рыбалку-то пойдём?
— Восхитительно! — захлопал в ладоши Меркуций Тибальтович. — Это то, что нужно! Рыбалка, удочки, черви! Потрясающе!
Софокл, не ожидая такого бурного восторга на своё скромное предложение, к тому же от какого-то странного типа, перепугался и хотел было юркнуть обратно в коридор, но маленько не рассчитал: дверь он закрыл быстрее, чем убрал свою голову, — и застрял ушами в проёме. Решив, что его зажал в дверях этот ненормальный с бородой и носом, Софокл перепугался ещё больше. Он захрипел, выпучив глаза, стал дёргать дверь, ещё сильнее сдавливая себе шею и отрезая путь к спасению. С его помоечной головы слетел берёзовый лист, уже тронутый желтизной, и плавно опустился на середину комнаты. Наконец Софокл освободился от тисков, дверью едва не снеся себе ухо, и опрометью бросился в свою комнату.
А по ту сторону двери закатился от хохота, выставив в потолок
Только Борис Николаевич, проследив взглядом упавший берёзовый лист, подумал: «Дело к осени идёт», — и снова отвернулся к стене.
Большой женский совет
Ни Лёша, ни Татьяна не могли устроиться на работу. Наине Иосифовне, попытавшейся получить июльскую пенсию, вежливо сказали, что пенсия задерживается.
Положение становилось катастрофическим.
Татьяна, как бывало в сложных ситуациях, взяла инициативу на себя. Она объявила Большой Женский Совет, вызвав старшую сестру Лену. Обычно они, три женщины — Наина Иосифовна и обе её дочери составляли Большой Женский Совет, на котором в затруднительных случаях обсуждали дела и важные вопросы семьи Елкиных. Татьяна с матерью составляла Малый Женский Совет.
Женсовет заперся в «детской» и полушёпотом, чтобы слова не долетали до Бориса Николаевича, вынесли на обсуждение два основных вопроса: Как будем жить? и Что делать с папой?
— Сначала подсчитаем наши реальные доходы, — деловито распорядилась Татьяна.
— У нас с отцом только пенсии, — развела руками Наина Иосифовна. — У меня 20 рублей 50 копеек, у отца — 23 рубля 18 копеек. А если реально — то и эти не получить.
— Нам с Валерой на бирже труда пособие по безработице выдали — по 12 рублей 40 копеек, да на двоих девочек по 7 рублей получили — вот и весь наш бюджет, — вздохнула Лена. — Как жить будем, ума не приложу. Работы нигде не найти. Ещё эта коммуналка меня убивает!
— Не канючь, не ты одна! — цыкнула на неё сестра. — У нас почти то же самое. Борька и вовсе стипендию только с сентября получать начнёт, а есть просит сейчас и в день по три раза. Лёшка целыми днями в поисках работы мотается… Ладно! Наши возможности и резервы? — перешла к следующему пункту Татьяна.
— Только найти приличную работу, — пожала плечами Лена.
— Кто возьмёт нас на приличную? — махнула рукой Татьяна. — Нам запрещено работать в коммерческих структурах! Хоть бы вообще какую-нибудь найти.
— Я могу вязать носки, — внесла предложение Наина Иосифовна. — Распустить какие-нибудь старые вещи, вязать носки и продавать.
— Мама, ну где ты их собираешься продавать?! — одновременно воскликнули дочери.
— Ну… где-нибудь… Продают же старушки.
— Мама, мы не позволим тебе на улице торговать носками! — категорично заявила Татьяна.
Она призадумалась. Единственный выход из сложившейся ситуации — тормошить этого чёртового сибирского Кулибина с ремонтом его SОНЬКИ. Но среди трёх женщин о ней знала только она. Впрочем, даже при лучшем раскладе, жить какое-то время всё равно нужно.
— Ладно, со средствами к существованию как-нибудь утрясётся. Придумаем что-нибудь, — закрыла Татьяна первый вопрос. — А что нам делать с папой?
— Нужно его расшевелить, — предложила Лена. — Заинтересовать чем-нибудь.
— Это понятно. Но как? Чем?
— Может быть, его на природу отвезти, за город? — спросила Наина Иосифовна. — Или спортом увлечь?
— Как же его за город увезти, если он с постели не поднимается? — возразила Лена.
А вдруг SОНЬКА вышла из строя окончательно? Или с Безмозглым случится что-нибудь? Они же тогда навечно в этих условиях, в этом положении останутся! И что будет со страной?!