Война 1812

Трифоев Александр Владимирович

Бородатый махнул рукой.
– Антошка, не перекручивай. Готовит кашевар. А печь катается как телега - на колесах.

– А-а-а, - значимо покачали рыжей головой.
– Я ужо мыслишки раскинул. Но, всё равно - чудеса. Печка на колесах.

– У них там всё на колесах!
– в разговор вступил третий собеседник. Куда не плюнь, везде – мать их за ногу об косяк – механизмы! И куча колес, верёвок, цепей. Все стучит, шуршит, ухает. Они, эти коломчане, ужо совсем превратились в заумных немцев. Скоро шпрэхать начнут.
–

С упреком посмотрел на молодого.
– Ты думаешь, хоть один, из них, копает лопатой? Ага – счас! Ничего подобного! Всё делают машины.

– Как, это?
– широко открыли глаза.

– Каком об косяк, - съязвили в ответ.
– Мы, вот, ковыряем земельку, наполняем корзины. Из корзин выкладываем укрепление. А у них, механизм на реке собирает песок, ссыпает в мешки. Людишки складывают мешки на поддон, что лежит в телеге. Везут в Шевардино. Там, другой механизм, цепляет поддон прямо с телеги, и поднимает на стену. Эти ироды, при этом, ничего не делают. Стоят поплёвывают, да пузо чешут.

Молодой завистливо покачал головой.
– Вот так житуха! И за это ещё кормят три раза. Сказка!

.....

К отдыхающей группе подошёл длинноногий, худой, похожий на вытянутое бревно, мужичок.
– Здорово, крещеные! Живы ли? Всё ли в порядке?

– Живы, живы. Сам то как?

– А по мне что?
– мужичок присел ударил руками по коленям. Выпрямился, выкинув вперёд одну ногу.
– Руки целы, ноги целы. Сходил к коломенским. Прогулялся. Глянул на них, как они тама-ча живут.
– Ходок сплюнул через дырку в зубах.
– Аки неруси проклятые – во как. Чтоб их на сосну намотало!

Чернобородый первый отреагировал на появление тощего.
– Макарка, чавось бурчишь? Коли разведал чего? Сказывай, не таись.

Гость быстро прошёл в центр полянки. Присел. Начал рассказ.
– Про трубу говорящую знаете? Ту, что болтает новости на всю округу.

– Знаем. И что?

– Ночью, господа хорошие, по её предсказанию, будя дождь. Вот, так! Будет и всё! А то, что... На небе ни облачка. Ветра нет. Солнце печёт. Тем, кто в это говорилку кричит - им всё равно. Они цельный божий день как заведённые одно и тожь... Предупреждаем, ночью будя сильный дождь, переходящий в ливень. Предупреждаем...

– Тебе то чего?
– черноволосый ухмыльнулся.
– Болтают и болтают. За слова вроде-ча денег не берут.

– За правду обидно, крещёные. Чевось они народ обманывают – грех это. Какой сёдня дождь? Не будет никого дождя! Солнце палит как очумелое!

Один из мужиков закончил трапезу. Потянулся. Зевнул. Довольно погладил живот.
– Послушай, Макарка. Что-нибудь ещё сказывали окромя дождя? Али опять одна музыка играла?

Пришедший почесал затылок. Вспоминая.
– А как же! Было много говорильни, чегось в этот день было ранее, в другие года.

– Давай, давай, не томи… - все заинтересованно подвинулись ближе к информатору, ожидая интересного рассказа.

– Ну, тама, куча всего, - отмахнулись рукой.
– Кто-то родился,

кто-то женился, разбился, удавился, куда-то поплыл, кого-то сожгли, кому-то отрубили голову, на кого-то напали, а те убежали, один вернулся и негров привёз. Я даже устал слушать. Ухо заболело.

– Эх, - обиженно забурчали присутствующие на поляне. – Мы, его! Освободили от работы. Послали разузнать. А он, ничего не заполнил. Давай, Макарка, хватай лопату, иди земельку кидай. Больше никуда не пойдёшь. Нет тебе доверия коли память плоха.

– Э...
– постойте, крещённые, - испуганно поднялись на ноги.
– Я почему ничего не запомнил. Я всё запомнил! Просто как узнал сколько они получают за работу. Сразу всё позабыл.

– И сколько?
– присутствующие в едином порыве подались вперёд.

– Пять рублей! Представляете?!

– Всего… Пять рублей... – слушатели выдохнули, отпрянули назад, расслабились.
– Эх, Макарка. Наша артель тоже столько получит за неделю работы. Если бы ты не бегал по полям, не скакал как заяц вислоухий. То знал бы про это.

– Вы не поняли!
– мужик напыжился, покраснел, широко открыл глаза. Со всей силы растопырил пальцы ладони. – Пять! рублей - это за день! Каждому.

???
– Что? СКОЛЬКО? Повтори!!!

***

Ланин стоял в стороне, за тумбой с цветами и прислушивался к разговору князя Волконского с графиней Барановской.

Волконский внимательно слушал графиню. Она, подняв руки в мольбе, просила помочь с приглашением гостей на званный бал, который был под угрозой срыва...

– Cher Piotr Dmitrievitch, quel embarras! Sophia, le seul sang. A atteint l’а ge adulte. C'est son premier bal. Nous nous y sommes preparе s pendant six mois. Au printemps, des invitations ont е tе envoyees а tout le monde. C'est surtout dommage pour les messieurs officiers.

(Любезный Пётр Дмитриевич, такой конфуз! Софьюшка, единственная кровиночка. Достигла совершеннолетия. Её первый бал. Готовились к нему полгода. Ещё весной разослали пригласительные. А сейчас, выясняется, что из-за этой дурацкой, никому не нужной войны, многие кавалеры не приедут. А господ офицеров не будет вообще. Франц.).

Волконский нахохлился, упёрся руками в трость. Чуть склонил голову...

– Chеre Anna Yuryevna, je sympathise. Premier ballon. La fille a grandi. Beaucoup d’efforts ont е tе consacrе s а la prе paration. Je n'arrive tout simplement pas а comprendre? Comment puis-je aider? Je ne gе re pas d’invitе s masculins, encore moins des messieurs officiers.

(Милейшая Анна Юрьевна, сочувствую. Первый бал. Дочь выросла. Много сил ушло на подготовку. Только не могу понять? Чем могу помочь? Я, гостями мужского пола и уж тем более господами офицерами, не управляю. Они сейчас все подчиняются своим командирам. Франц.).