Война Алой и Белой розы
Шрифт:
Заметив, что Анна снимает ожерелье с шеи, он сел на кровати и потянулся за кошельком.
— Чуть не забыл. Тут у меня для тебя подарок. В Йорк приехал один итальянский купец и, узнав, что герцог в Шериф-Хаттоне, отправился прямо туда. И было у него с собой некое украшение, обещающее удачу и доброе здоровье, а также надёжно охраняющее женскую скромность… — Фрэнсис проказливо подмигнул жене. — Я сказал, что беру. Вот, посмотри-ка.
Это было большое золотое ожерелье с кулоном. Рассматривая застёжку, Фрэнсис огорчённо заметил:
— Боюсь, куплена эта штука на деньги герцога. Король все эти годы выдавал мне ровно столько, сколько полагалось, но Глостер-то понимал, что я не могу поехать
Он протянул жене ожерелье, она устроилась рядом с Фрэнсисом на кровати и принялась перебирать золотые звенья. Стараясь говорить спокойно, Анна отвернулась от мужа:
— Я не могу принять это.
В комнате разом стало тихо и холодно — это было даже физически ощутимо. Анна почувствовала, как Фрэнсис напрягся. Наконец она заговорила:
— Неужели ты сам не понимаешь? Как я могу носить его драгоценности? Моему дяде в Тьюксбери он сделал совсем другой подарок.
— Но твой отец перед смертью простил герцога, — заговорил умиротворяющим тоном Фрэнсис. — И твой брат часто приезжает к его двору, явно давая понять, что все обиды остались в прошлом.
Анна не могла вымолвить ни слова и только изо всех сил сжимала челюсти, стараясь не разрыдаться. Ну вот, как она и боялась, перед ней — чужак. Всей кожей она испытывала неведомое прежде ощущение физического присутствия зрелого мужчины, и там, где раньше была бы вспышка гнева под стать её собственной, теперь звучал рассудочный голос.
— Ты ещё забыла упомянуть своего кузена, — продолжал Фрэнсис. — Насколько я знаю, он с Тюдором в Бретани, и вот тут ты мне можешь выставить большой счёт. Поскольку никого ближе дяди и кузена у тебя не было, понятно, что трудно простить тех, кто их у тебя отнял.
Она склонила голову, стараясь скрыть лицо, по которому уже текли слёзы.
— Но я же ни слова об этом не сказала. И не собиралась тебя ни в чём упрекать.
Последовало долгое молчание. Положив голову на колени, Анна беззвучно плакала, а Фрэнсис разглядывал отливающее благородной желтизной ожерелье. Положив его на буфет, он развязал у неё на плечах тесёмки и мягко привлёк к себе.
— Ладно, забудем. Всё это не имеет никакого значения, дорогая, только не плачь…
Потом, когда сумерки уже начали переходить в вечернюю тьму, а балдахин у них над головами погрузился во мрак, она прошептала едва слышно:
— Ты счастлив?
Уткнувшись губами в самую гущу её волос, Фрэнсис только кивнул головой. Ночь ещё не наступила, и в доме кипела жизнь: из разных комнат доносились громкие голоса, слышно было, как запирают замки и опускают шторы на окнах.
Вскоре в дверь поцарапалась служанка Анны. Фрэнсис приподнялся на локте, опустил полог балдахина и только потом крикнул: «Можно!» Сквозь кружево полога было видно, как служанка зажигает огонь и бесшумно расхаживает по комнате, доставая из шкафа вечернее платье, а из сундука драгоценности. Наконец наступила тишина: служанка, видно, ушла в соседнюю комнату и улеглась спать.
Слишком возбуждённые, чтобы вздремнуть немного, Фрэнсис с Анной стали негромко переговариваться. Время от времени они украдкой таскали с буфета хлеб и мясо, вспомнив о том, что изрядно проголодались. При пламени ночной свечи тело Анны отливало под распущенными волосами мраморным блеском. Кое-как утолив голод, они снова задёрнули полог.
Через три дня Анна и Фрэнсис уехали из Ипсдена — Фрэнсис должен был быть в Кентербери не позднее чем через месяц. Он написал управляющему в Минстер-Ловел, велев ему собрать всех обитателей замка в церкви Уильяма Ловела в день Вознесения [96] .
96
День Вознесения — один из двунадесятых праздников, установленный в честь возвращения Иисуса Христа по завершении им земной жизни на Небо. Согласно новозаветному повествованию, Вознесение произошло через 40 дней после Воскресения Иисуса Христа, поэтому день Вознесения празднуется верующими на сороковой день после Пасхи.
Анна и Фрэнсис спешились и вошли в церковь. Неумолимо палящее солнце пробивалось сквозь толстое стекло витража, разбрасывая по стенам янтарные, бирюзовые, красные брызги и ярко освещая алебастровое изваяние на гробнице Уильяма Ловела. Фрэнсис остановился и прижался к каменному колену.
— Здесь похоронен мой дед, Анна. Он построил эту церковь, да и дом — тоже его работа. Он всегда любил эти земли и, когда умирал, утешался тем, что лежать будет здесь.
Снаружи собралась большая толпа — люди пришли встретить молодого хозяина. А подле дома, говорили, будет ещё больше. Анна снова села на лошадь, и Фрэнсис повёл её под уздцы. Над ними склонялись могучие вязы; через просветы в густой листве можно было рассмотреть невысокие холмы. На вспаханных полях желтели лютики. Миновав длинный ряд строений, Анна и Фрэнсис подъехали к восточным воротам.
Замок Минстер-Ловел стоял у реки. Стены его покрылись лишайником, а восточное и западное крылья были так широки в размахе, что казалось, хотят обнять весь огромный двор. На крыше из обожжённого сланца без устали вращался позолоченный флюгер, золотом отливали при солнечном свете и оконные ставни. Фрэнсис молча впитывал в себя дух окружающего.
— Ничего не изменилось, — сказал он наконец. — Порой мне становилось страшно… Но нет, всё так, как было и раньше, точно так.
— Память сердца, — с лёгкой улыбкой сказала Анна. — А помыться с дороги здесь можно?
Филипп рассмеялся и подал ей руку, помогая сойти с лошади.
Глава 12
Английская армия тронулась через пролив в июне, но король, сопровождаемый герцогами Кларенсом и Глостером, отплыл во Францию только в начале следующего месяца. Предполагалось, что в Кале их встретит Карл Бургундский — их союзник и шурин. Но хотя в городе было уже полно английских солдат, Карл со своим воинством так и не возник. Взамен появилась его жена — с подарками для братьев и сообщением, что Карл, уже в течение нескольких месяцев безуспешно осаждавший довольно безобидный немецкий город Нейс, в конце концов решил отказаться от этой затеи и сейчас, в порядке компенсации, мародёрствует на территории своего воинственного соседа герцога Лотарингского.
Помимо многочисленных придворных дам, Маргариту Бургундскую сопровождали и знатные вассалы её мужа, в их присутствии Эдуард с трудом сохранял спокойствие, но наедине с членами своего совета дал волю чувствам.
— Что это они там, посуду бьют, что ли? — полюбопытствовал Фрэнсис, не отводя глаз от закрытой двери. Перси сочувственно улыбнулся. Толстые непроницаемые стены надёжно хранили секреты, слуги, которых то и дело посылали с разными поручениями, скользили по полу неслышно и осторожно, будто по льду.