Война Цветов

Уильямс Тэд

– Но ты знал, что гримы убьют драконов.

– Я знал, что это возможно, – улыбнулся Пуговица, – но и тут был свой риск. Мы, гоблины, любим азартные игры, как всем известно, вот только выигрываем далеко не всегда. – Он повернулся к гоблину слева от себя, разукрашенному перьями и бусами. – Ты убил как-то дракона у себя в горах, не так ли, Выдра?

Тот потер длинный нос, глядя на Тео.

– Да. За это мне дали имя «Убивший Гада».

– Большой он был? – спросил Пуговица.

– Большой. Крылья вот такие. – Выдра широко растопырил руки и вернулся к еде.

–

Стало быть, знаменитый трофей Выдры насчитывал, хем, десять – двенадцать футов в длину, – засмеялся Пуговица. – Даже гримы, как видишь, не имеют особого опыта в битвах с большими змеями. Мы опять-таки могли лишь надеяться, что отравленные стрелы, вонзаясь в их глаза и мягкие глотки, произведут на них такое же действие, как и на их мелких родичей.

– Бог ты мой! Так это у них первая попытка была?

– На войне так часто бывает. Но ты ничего не ешь. Покушай, а потом я расспрошу тебя о твоих приключениях, особенно об Устранителе. То немногое, что я слышал, просто поразительно.

– Ты и сам ничего не ешь.

– Я пощусь, – объяснил Пуговица. – А ты ешь, тут все вкусно. После такого долгого сна тебе надо подкрепиться.

Тео действительно проголодался и налег на еду, хотя не совсем понимал, что такое он ест. Попутно он отвечал на вопросы Пуговицы, стараясь припомнить, в каком порядке все происходило, и порой возвращаясь назад. В процессе он отметил, что гоблинская пища и гоблинская музыка, входившие раньше в перечень бесспорно чуждых ему вещей, стали для него почти что привычными.

– Значит, ключом был ты сам, – подытожил Пуговица.

– Простым орудием.

– Нет. В этом и заключалась ошибка Чемерицы. Он думал о тебе именно так, но твой ум и твое сердце разрушили весь его замысел. Теперь я спрошу тебя о том же, о чем меня спрашивал ты. Знал ли ты, что иррха заберет ребенка, если не сможет забрать тебя?

– Отвечу, как ты: я надеялся, – пожал плечами Тео. – Времени думать у меня не было. Просто я вспомнил, как Дауд говорил, что между подмененными детьми существует особого рода связь. Я это не очень-то понимал, но и выбирать было не из чего. И потом я подумал: пусть уж лучше я достанусь русалке, чем этому мертвяку.

– Быстрая смерть в огне или медленная под водой, – задумчиво произнес Пуговица. – Говорят, что пленники русалок начинают любить их до того, как умрут. Слишком много разговоров о смерти, – покачал головой он. – Расскажи лучше о своем мире – у нас как-никак праздник! Последние дни я провожу слишком много времени со своими соплеменниками, при всей моей любви к ним. Расскажи о мире, счастливо избегнувшем страшной участи, о которой он даже не подозревал.

– Да уж, надеюсь, что эта участь его миновала – не хотелось бы, вернувшись, угодить в какое-нибудь средневековье. Но сначала еще один вопрос. Я вот чего не понимаю: ты сказал, что гоблины созрели для восстания, и единственным, что удерживало их под игом Цветов, был этот договорный жезл. Почему ж его раньше никто не сломал? Почему это только тебе пришло в голову?

– Хочешь услышать еще одну гоблинскую сказку? Хорошо – сегодня я ни в чем не могу

тебе отказать. Постараюсь рассказать покороче. Ответ, казалось бы, прост. Прежде всего, очень немногие гоблины знали, где этот жезл хранится. Мы предполагали, что он спрятан в каком-нибудь глубоком, хорошо охраняемом склепе. Мы не думали, что цветочные лорды так мало знают нас и так мало опасаются, что не понимают всей важности данного нами священного слова – обещания наших предков, записанного рунами на жезле. Это Примула сказал мне, где он находится. Для него это, хем, была лишь диковинка, на которую он случайно наткнулся в Музее Парламента, изучая историю и право. Когда он много лет спустя упомянул мне об этой вещи, я сразу понял, что это, и у меня зародился план.

– Но кто-то должен был знать – например, гоблин, убиравший музейные залы. Почему его до сих пор никто не похитил? Почему его сломал именно ты?

Пуговица помолчал.

– Стыдно признаться, но до меня на это никто не осмелился. Да, кто-нибудь, возможно, и знал, но никто не хотел платить жизнью за нарушение договора.

Тео не понял его. Ему не верилось, что гоблины, такой, казалось бы, непокорный народ, так долго мирились с рабством из страха, что кто-то из них умрет во время восстания. Он не мог забыть диких воинов на Васильковой площади, спокойно целящих в черные, пикирующие на них с неба тени.

– Ну, довольно об этом, – сказал Пуговица. – Я пользуюсь своей привилегией почетного гостя и прошу тебя рассказать мне о своем мире. Расскажи что-нибудь забавное, чтобы я посмеялся.

– Постараюсь. – Тео отогнал прочь мысли о войне и драконах, вспоминая все дорогое для себя в мире, куда собирался вернуться. Поймет ли Пуговица, в чем юмор истории про Джонни Баттистини, который наелся чудесных грибов и угнал фургончик с мороженым?

Он рассказал, и Пуговица, кажется, понял.

Было уже, наверное, около полуночи, когда он собрался уходить. Пуговица тоже встал и заключил его в жилистые объятия – такого Тео никогда еще не испытывал.

– Мне будет недоставать тебя, Тео. Знакомство с тобой доставило мне большую радость.

– Не спеши вычеркивать мой адрес из своего ежедневника. Я еще думаю.

– Ну-ну. – Желтые глаза Пуговицы смотрели, не отпуская. – Я верю: где бы ты ни был, немножко гоблинской музыки всегда будет с тобой. Ступай с миром, Тео Вильмос.

– Это мне нравится больше, чем то, что ты сказал в нашу предыдущую встречу. Помнишь? Что нам не гарантируется ничего, кроме последнего вздоха.

– Да, что-то вроде того. Спокойной ночи.

Никто не ждал его у башни. Кумбер и Кочерыжка давно отправились спать – Тео так и не понял, как это у них получается, – но на берегу горело достаточно костров, не говоря уж о звездах, чтобы с легкостью найти дорогу обратно. Что-то из сказанного Пуговицей не давало ему покоя. В другую ночь Тео выкинул бы это из головы, но сейчас он был трезв как стеклышко, потому что не пил ничего, кроме чая. Кроме того, мысли о Пуговице отвлекали его от собственных, весьма запутанных планов.