Война Григория Васина
Шрифт:
Песни петь я, конечно, любил, особенно когда был студентом, правда, играл слабо. Знал всего пять аккордов, но как оказалось, их вполне хватало, чтобы исполнить любую вещь отечественных и зарубежных композиторов. И пока я настраивал пяти струнную бандуру под шестиструнный лад, прокручивал в голове, чем порадовать разношерстное воинство.
– Шо бандуру мучиш, сдаваху ие обрат!
– кто-то раздражённо крикнул.
– Кто сказал, что надо бросить песни на войне?
– ответил я стихом Лебедева-Кумача, - после боя сердце просит музыка вдвойне!
– Во и добре, -
– Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю, - затянул я на мотив цыганочки песню великого русского барда, - Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю! Что-то воздуху мне мало: ветер пью, туман глотаю... Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю! Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Всегда я жалел, что не умел петь так с хрипотцой как Владимир Семенович. Однако и такого моего скромного вокала хватило с зазором, чтобы бойцы перестали и кашу жевать, и чай пить, и мечтать о чем-то покрепче. А обладатель гитары-бандуры просто изумленно замер.
– Но что-то кони мне попались привередливые...
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я выбил трель из последнего аккорда.
– Може упоследний рас так сидяша, шо за писня, - снова заныл мужичок, который уже пытался посеять паникерские настроения. И тут мой десятник Тарас без предупреждения одним коротким ударом засадил плаксе в глаз. Мужичок рухнул на своих товарищей и увлек их на землю. В толпе заржали.
– Гриха, давай шото, бовое, - сказал десятник.
– Та шобы охонь у нутре вспыхнув, - поддакнул ему Петруха.
Я немного подумал и решил исполнить охоту на волков, такая тематика, скорее всего, близка будет многим, наверняка в войске охотников хватало.
– Рвусь из сил и из всех сухожилий, Но сегодня опять как вчера, Обложили, меня обложили,
Гонят весело на номера, - я нарочно ускорил темп песни Владимира Семеновича, чтобы она звучала по-героически и пожёстче.
– Не на равных играют с волками, Егеря, но не дрогнет рука, Оградив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка...
Наш импровизированный концерт заметило и начальство, сам кхан Гореслав, перед которым все расступились, прошел ближе к костру. Он сделал знак мне рукой, что все нормально продолжай играть, и присел рядом на поваленное дерево. Его сопровождал высокий и плечистый воин в дорогой металлической кирасе, а так же какой-то подросток. Возможно сын или родственник, почему-то подумалось мне. Подросток тоже присел рядом с кханом, а воин остался стоять сзади. Телохранитель, понял я.
– Идёт охота на волков, идёт охота, - продолжал я надрываться, безусловно портя прекрасную песню Высоцкого, но для сегодняшней неискушённой публики и такой исполнитель был в радость, - На серых хищников матёрых и щенков, Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу, и пятна красные флажков.
По окончании очередного шедевра великого автора из другого мира, кхан Горесла сын Михайлов сидел некоторое время задумчив, подросток рядом закрыл лицо руками, чтобы никто не видел его слез, Петька сопел, как воробей после трепки от голубя за кусок хлеба, десятник
– Все, концерт окончен, спасибо всем за внимание, - я вернул бандуру своему хозяину. Не хотелось больше травмировать публику.
– Шо за писни спивашь, - спросил меня кхан, - твохо умысла?
– Не мое, это песни барда Владимира, - не стал скрывать я.
– Велика Ария, яки пивцов рожаху, - задумчиво произнес кхан, - вои, а теперяча треба спати, заутра може бой буде, - обратился он ко всем бойцам, - спиваешь ишо еси жиув буде, - кхан поднялся и пошел в свой шатер.
Несмотря на долгий, даже бесконечный день, в нашем шатре, где храпел и сопел целый десяток здоровых мужиков, я не мог уснуть.
– Гриха, хто ти?
– зашептал мне Петруха, - от каки мес буде?
– Далече Питро, мои места, ой далече, спи утро вечера мудренее.
Петро немного поворочался и уснул.
– Гриха, - теперь меня так же шёпотом окликнул Микола, - драпать нади, ка курей порешаху наш хридень, драпать нади.
– Умолкни, Микола, спи, - ответил недовольно я, - живы будем, не помрем.
– Ка зна, ка зна, - обиженно засопел Микола.
4.
На следующий день кхан рубежного гридня, предчувствуя предстоящий бой, решил взбодрить свое малоопытное воинство.
– Гриха, - подбежали ко мне братья Сергуня и Андрюня, - шо ни делаху у большо симии?
– Шо, шо...
– задумался я на секунду, - клювом не щелкают!
– А ти шо щелкаху?
– засмеялся Андрюня.
– Добавку что ли каши амарантовой дают? Так я только - за!
– Кхан оклад даваху!
– не вытерпел моей тупости Сергуня.
– Деньги что ли?
– реально удивился я.
– Ну ти и тэмэнь!
– хором выпалили братья, - бехи к хозночею схоро!
Казначей сидел на пне около командного шатра, очередь к нему уже поредела.
– Ми ни разбои, ми еси имперски рубежны хритень, - объяснял казначей свои действия, - сие еси охлат за десяти дни.
Оклад оказался следующим рядовому за десять дней службы платили пять копеек, десятнику - десять. Копейкой была маленькая медная монетка, на которой был отчеканен всадник с копьем, отсюда и название - копейка.
– Питро, - спросил я довольного, как кота наевшегося сметаны, соратника, - а какие еще есть деньги в Великой Арии?
– первое слово я выделил особо.
– Каки?
– удивился Петруха, - што копей - це одзин ван, серебряна таха монита, а дисяти ванов еси одзин золтый мохул. Крова стои одзин ван, а на мохул можа покупаху, - задумался Петр...
– Десять коров, - подсказал я решение нехитрой задачи.
– Ни, - возразил Петр, - читуирть дома!
– То есть дом стоит всего четыре золотых могула! И на него я могу заработать спустя год с лишним честной службы?
– сделал я небольшие расчеты в голове.
Кстати на дом, в моем мире мне нужно было горбатиться лет пятнадцать - двадцать, в этой параллельной реальности мне определенно уже начинало нравиться. А если я стану здесь десятником, то вообще можно за пол года управиться.