Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Шрифт:
За цепями показались далекие дома Александровска.
* * *
Мичман Дегтярев стоял на подводе, широко расставив ноги, и смотрел вдаль.
– Ну что?
– не подымая головы с вещевого мешка, спросил его поручик Пестряков.- Докладывайте!
– Да ничего!.. Перестрелка.
Но вот по полю покатилось далекое "ура". Роты бросились к Александровску, выйдя из цепей и образовав густой черный треугольник. За город бросились кубанцы.
Наши подводы свернули с дороги и тоже помчались к городу,- прямо через поле.
Мимо
– Сюда! Санитары!..- кричали раненые. Но никто раненых не подбирал. Все стремительно шло на Алекса ндровск.
– Поймаем!
– Возьмем!
– Нагоним!
– Потопим!..
Неслась по полю и наша батарея.
– Эй! Не отставать! Эй!
Одно орудие в трехпарной упряжке долгое время шло, грохоча зарядным ящиком, возле нашей подводы. Потом обогнало и пошло впереди нас.
– Здорово! Черт! Нагоним!
Шесть мулов, впряженных в орудие, неслись, прижав к голове острые уши. Вбежав в полосу встречных кустов, они отдернули уши еще испуганней.
– Го... Го... Гони!.. Нагоним!
Кусты под подстройками быстро пригнулись. Легли под колеса. Кто-то под колесами вскрикнул. На секунду орудие задержалось, потом, виляя зарядным ящиком, опять понеслось рядом с нами.
В кустах, придавленный колесами орудия, остался штабс-капитан Карнаоппулло. Он лежал на животе, лицом в землю, на которой длинными змеями чернели его окрашенные кровью усы.
– Нагоним!
– Возьмем!
– Потопим!..
Но красные успели форсировать Днепр. Когда мы въехали в пустой город, наша артиллерия открыла огонь по последним уходящим баржам.
...Кажется, уже в третий раз за время нашего пребывания тушил Александровск огни.
Занятия давно окончились. Была произведена уже и вечерняя поверка. Мы стояли в кругу и разучивали новую песню,- на этот раз в честь генерала Витковского, наскоро сочиненную поручиком Винокуровым.
Поручик Винокуров, или "лейб-поэт полка", как в насмешку называли его в нашей роте, числился прикомандированным к штабу, где писал он "Историю Румынского похода и Дроздовской дивизии". От поры до времени он сочинял также и стихи, сам же подбирал к ним мотив. Потом стихи эти переписывались и разучивались по ротам.
...Тяжелые, черные листья каштана качались под ветром. Над ветром плыли спокойные, вечерние звезды.
Чей черный Форд ле-тит впе-ред
Пред сла-вными пол-ка-ами,
без конца тянули мы всю ту же нудную песню,
И кто к побе-де нас ве-дет
Уме-лыми ру-ка-ми?..
– Отставить!.. Не так!
– оборвал поручик Винокуров.
– "И кто к побе... К побе-е..." - повторял он нараспев.- Поняли?..
И кто к побе-де нас ведет...
С дороги поднялся ветерок. Бросил вверх шестилистники черного каштана. Они потянулись к небу, точно жадные, широко растопыренные пальцы. Но звезды ушли из-под листьев и также спокойно поплыли дальше.
Влево
Вслед за ними короткие оклики часовых.
– Да пусти, голубчик!
– плакала женщина.- С провизией я... Отдам ему только... И пойду себе с богом...
– Назад!
– Пустите ее... господин!.. Да ведь мать это... Послушайте...
– Пошла! Пшла!
Но второй часовой перебил первого:
– Постой! Постой-ка!.. Курица?.. Послушай, курица у нее!
– Курица? Давай сюда курицу!
– Милые!.. Ми-и-лый!.. Да сыну это... сыну...
...улице
Не пройдет и курица!
весело запел второй часовой.
Если ж курица пройдет,
То дроздовец унесет...
– Ать, два!
...ле-тит вперед
Пред сла-вным-ми пол-ка-ми!
запели мы снова.
* * *
Было уже совсем темно.
Я отошел в глубь улицы и сел на крылечко двухэтажного деревянного дома.
В темноте передо мной какая-то собака обнюхивала тумбу. Потом собака побежала дальше.
– Сидит?..
– Сидит!..- услыхал я над собой чей-то испуганный женский голос. И жалюзи во втором этаже тихо опустились на окне.
Я поднял голову. Звезды над крышей плыли еще гуще, чем прежде. Крыша подравнивала их и, казалось, хотела уплыть вместе с ними.
...Перед славными пол-ка-ми,
вполголоса напевал кто-то, не замечая, проходя мимо меня.
И кто нас к ги-бе-ли ве-дет
Кро-ва-вы-ми ру-ка-а-ми...
Я кашлянул. Песня сейчас же оборвалась.
Не знаю, но, кажется, пел ее мичман Дегтярев.
Опять подбежала собака и опять остановилась возле тумбы. Надо мной, слабо скрипнув, опять приподнялись жалюзи и сейчас же вновь опустились.
– Ухожу! Ухожу!..- крикнул я, улыбаясь. Встал и пошел в сад, где был расположен наш, 1-й, взвод.
Попыхивая огоньками папирос, в саду за составленными винтовками сидели офицеры.
– Скука!
– Да-а!.. А-адская скука!..
Пройдя между винтовками, я остановился около крайней группы офицеров.
– Не то выпить хочу,- лениво гудел капитан Темя,- не то постегать кого... Матом хотя бы...
– Воистину, господа, невесело! И отдых не отдых...
– Кому как!.. Вот Ягал-Богдановский баб отыскал. Каждую ночь пропадает.
– Пропадает?
– Пропадает...
Сквозь листья, шуршащие под ветром, пробежала тишина.
– А Пестряков... Знаете, что поручик Пестряков делает?.. На дереве сидит,- ей-богу,- и глядит, как девчонки какие-то раздеваются... В окно...
– Ну?.. Глядит?..
– Глядит...
И опять тишина зашуршала тревожными листьями...
– Пойдемте, господа, снимем его,- предложил капитан Темя.- Попугать никого не вредно! Ловлю дезертиров изобразим, что ли,- и за ноги его!.. А?..