Война мага. Том 4: Конец игры
Шрифт:
Но тогда я не смогу — не смогу исполнить задуманное — нет, она не должна, не может, это уже ни к чему!..
Рычание. Зелёный свет меркнет, грохот сменяется жалобными скрипами и скрежетами, словно оседают расколотые плиты, стирая в кровь — каменную пыль — неровные края разломов.
Однако твердыню Нерга крушит совсем не Сежес. Приближение чародейки Император почувствовал бы сквозь скалы, и лёд, и огонь. Это не она.
Но тогда кто же?!
…Кто бы это ни оказался, нергианцам он (она, оно) явно не по вкусу. Безликие визжат и разбегаются — вернее, разлетаются.
Вновь грохот. Косная материя не выдерживает столкновения двух начал. Вокруг алтаря начинают валиться куски свода, однако ни один не задевает Императора даже по касательной.
Нечто приближается, и оно настолько мерзко, гнусно и отвратительно, что в человеческом языке просто не находится правильных слов. Любое из них ограничено, ибо создавалось, как ни крути, под голубым небом и на вольном ветру. Даже злые, слова отражают ночные звёзды, шёпот трепещущих ветвей — или рокот неистовых штормов. Даже малоприятные для человека змеи, пауки, крысы — лишь часть вечно изменчивой природы, где из великой стены не вырвешь, не вытащишь ни единого кирпича.
Даже мор, приносящий заколоченные дома, где воют оставленные умирать заболевшие — чтобы уберечь ещё здоровых, — даже он — часть сущего и такая же его часть, как небесная радуга, яркое солнце или вольнотекущая река.
Даже вполне мерзкий Нерг, предавший собственную расу, не настолько гадок и гнилостен.
А надвигалась поистине квинтэссенция всего, что ненавистно человеку, обречённому жить и умереть под неисчислимыми звёздами.
Но — не «великое», не «страшное». Врага можно уважать, даже ненавидя до зубовного скрежета и потемнения в глазах. Врага — но не это.
Император повернул голову. Чем бы ни оказалось надвигающееся нечто, оно имело форму, центр, средоточие.
Зелёные блики в ужасе носились по стенам, тяжко скрипел в предсмертной муке каменный свод; нергианцы, из самых храбрых, сомкнули кольцо вокруг алтаря, явно не собираясь расставаться с драгоценной добычей без боя.
«Прочь!»
Не голос, не рычание и даже не шипение. Не слово, не мыслеречь и не озарение. Нечто тупо давящее со всех сторон, колотящееся в костяные бока черепа; удары сливаются в ритм, ритм ходит кругом, круги обретают форму и смысл.
«Прочь!»
Нергианцы дрожат, но не сдаются. С лёгким шелестом, словно нетопыри, со всех концов подземной крепости слетается подмога; Император чувствует, как с хрустом рвётся сущее вокруг надвигающегося Нечто. Правитель Мельина не пытается понять заклятья всебесцветных — нет шансов, настолько они стремительны и сложны. Но противник безликих надвигается всё равно, пусть с некоторым трудом, но отбрасывая всё, на него нацеленное. Он — она, оно, всё вместе — ближе и ближе, пол содрогается, мягко, словно по нему ступает кошка — но весящая больше, чем весь Мельин вместе с катакомбами и дворцовой скалой.
Последних
Тайде. Сеамни Оэктаканн. Или нет — Агата. Рабыня Агата в руках господина Онфима, владельца бродячего цирка «Онфим и Онфим». А в глазах — безумный блеск Иммельсторна, Деревянного Меча, проклятия сотворившего зачарованный клинок народа Дану.
Император усмехается. Сеамни далеко. Она наверху, в полной безопасности — насколько это возможно, когда идёт битва, да ещё и с таким врагом, как Всебесцветный Орден. Очередной морок — уж сколько их было!..
Дану приближается, и сквозь каменный жертвенник пробиваются земные содрогания.
«Отдай!»
Привидение — или что это на самом деле — медленно поднимает правую руку; на ней — латная перчатка из белой кости неведомого зверя. Точный двойник той, что на левой у него, Императора.
— Возьми, — усмехается правитель Мельина, не сомневаясь, что существо прекрасно понимает каждое его слово. — Приди и возьми. Я связан, беспомощен. А ты сокрушил… сокрушила мощь всего Нерга. Чего же ты медлишь? Что тебя сдерживает?
— Вручённое в дар нельзя отобрать, — произносит призрак голосом Сеамни, и Император вздрагивает — сейчас различить подделку не смог бы даже он. — Только получить обратно. Нерг глуп, он брал у нас силу и надеялся обмануть. Они придумали этот трюк с перчатками, сумели их выковать, слив нашу мощь со своею. Отдай полученное, Император людей.
— Почему я должен это сделать?
Призрак содрогается, по родному лицу прокатывается судорога гримасы. Сквозь лик Сеамни проглядывает нечто, заставляющее Императора зажмуриться и заскрежетать зубами — смотреть в проглянувшие буркалы не смог бы никто.
Распад. Гниение. Истаивание.
Потоки нечистот. Подонки заживо распавшихся душ.
Черное, серое, зеленое.
«Нет иного».
— Почему? — возвышает голос Император. — Всемогущему нет нужды держаться за какие-то там перчатки.
«Нет иного!» — тупо повторяет призрак.
Приказ. Бессловесный, он слагается из тех же ритмов, что и первое, понятое правителем Мельина.
Стой. Почему я вообще воспринимаю это?!
Потому что ты, Император, теперь — часть Разлома. В твоих жилах — его кровь. Значит, хозяева расколовшей Мельин бездны могут тебе приказывать. Вернее, это они так думают.
Давление возрастает, кажется, череп сейчас лопнет, словно перезревшая груша. Тварь наваливается всем весом, тем самым, заставившим содрогаться скалистое основание Всебесцветной башни.
Да, иные артефакты оказываются сильнее создателей.
Кто-то когда-то, в давно забытых безднах времени, когда Нерг ещё не успел уйти от Радуги совсем далеко — нашёл дорожку к иным силам, властвующим далеко за пределами Мельина. Нашёл дорожку — и соблазнился. Пропал. Кто именно, как его звали — неважно. Нерг устремился по спирали к новому могуществу — и неизбежной гибели. Кредиторы в один прекрасный день могли потребовать уплатить по векселям.