Война меча и сковородки
Шрифт:
– Надо уехать, - услышала Эмер женский голос, показавшийся ей знакомым.
Говорившую она не видела - та шла по соседней дорожке, скрытая ветвистыми деревьями и кустами.
– Надо уехать, и как можно скорее.
– Ты думаешь, это правильно, Аудовера?
– Это единственно правильный выход.
– Ах, как бы мне хотелось быть столь уверенной...
Эмер бросилась напролом через кусты и порядком испугала двух девиц из королевской свиты, прогуливавшихся под ручку. При ее появлении они взвизгнули и бросились бежать, но остановились, узнав графиню
– Здравствуй, - сказала белобрысая, пожимая ей руку.
– Как я рада, что тебя встретила. Посмотри, какой я стала!
– и она покрутилась перед Эмер, приглашая ее полюбоваться собой.
Девица была тощенькая, не особенно высокая, да и не слишком красивая, чтобы на нее любоваться. Поэтому Эмер посмотрела на белобрысую, как на умалишенную, и промолчала. Та не дождалась восторгов, но не опечалилась, а захихикала:
– Ты совсем-совсем не узнаешь меня? Я очень изменилась, верно? А все благодаря твоему совету.
И тут Эмер вспомнила: Аудовера, гномица с севера, которой она сказала каждое утро взбираться на лестницу возле водопада. Только гномица была уже не гномицей, а вполне приличной ростом девицей. И даже унылость исчезла с физиономии, а румянец был во всю щеку.
– Я каждый день поднималась по ступеням и спускалась, и это вправду помогло!
– Аудовера обняла Эмер, прижавшись щекой к ее плечу.
– Мы впятером ходим туда, хотим стать такими же сильными, как ты. Мы слышали про турнир в Дареме! Это так прекрасно!
Немного поболтав с Аудоверой и ее подругой, Эмер постаралась быть милой и предупредительной, но в голове, как колокольный звон, билось: надо уехать, немедленно уехать.
Когда девицы убежали к вечерней молитве, Эмер не пошла с ними в церковь, отговорившись головной болью. Окольными путями, чтобы не столкнуться ни с королевой, ни с братом короля, она пробралась в отведенную ей комнату. Ее Величество позаботилась, чтобы графиню никто не беспокоил, и отвела ей отдельные покои - маленькие, с одним крохотным окном, но отдельные. Это был такой же знак отличия, как золотая сковорода на шею.
Уехать. Немедленно уехать. Не это ли знак с небес? Эмер металась по комнате, запихивая в дорожную сумку ненужные мелочи и тут же снова выбрасывая их. Зачем шкатулку для благовоний? А вот черепаховый гребень будет очень кстати. И брошь-роза - подарок Годрика. Она пересчитала золотые монеты, которые хранились в ее денежной шкатулке, и осталась недовольна. Мало. Кто знает, сколько ей понадобится денег в дороге? До этого Эмер никогда не путешествовала одна, и понятия не имела, сколько стоят гостиницы, пропитание и прочие прелести неблагородной жизни. Можно дождаться каравана с приданым, но ждать - это было не в характере графини Поэль, и не в характере девицы Роренброк. И даже не в характере леди Фламбар.
Разбрызгивая чернила, Эмер написала письмо Ее Величеству. Каким бы спешным ни был отъезд, следовало хотя бы поблагодарить королеву за доброту и хоть немного объясниться.
«Ваше Величество!
– писала Эмер, презрев положенные
– Благодарю за проявленную о моей ничтожной персоне заботу. Но я должна быть со своим мужем, поэтому уезжаю к нему, а там - будь что будет. Не приемлю Вашего решения о признании моего брака недействительным. Я говорила об этом раньше, говорю и теперь. Вы вольны лишить меня своих милостей, но я поступаю, как велят мне долг и сердце».
Даже не перечитав послание, Эмер положила его на подушку и задернула полог, чтобы служанки не сразу нашли письмо.
– Вот и закончилась история, - сказала она вполголоса, оглядывая комнату.
– Только вы и видели Эмер из Роренброка.
Глава 28 (начало)
В Синегорье не было синих гор. Там были одни леса. И деревушка Заячьи Хвосты находилась где-то на земляничных полянках - то есть очень, очень далеко. Эмер посчастливилось прибиться к какому-то виллану, который ехал шестью повозками, с сыновьями, их женами и детьми. Он даже нанял охранника - сурового детину в кожаной куртке, обшитой кольчужными обрывками. У него было копье с заржавленным наконечником и палка с шишаком, из которого торчали заточенные гвозди.
Виллан не хотел брать Эмер, но после задатка из пяти золотых и платы в восемь золотых победила жадность. Девушке удалось даже подремать в повозке, на мешках с шерстью, пока ее гнедой шел в поводу и без седла. Охранник поглядывал в ее строну, но заговорить не решался. Наверняка думал, что она какая-нибудь падшая беглянка, рванувшая к любовнику вопреки запретам мужа или отца. Но Эмер было все равно, что о ней подумают.
К утру четвертого дня она добралась-таки до Заячьих Хвостов. В деревне стояло всего пять домов, три из них - покосившиеся лачуги. Эмер пришла в ужас от мысли, что одна из лачуг может быть жилищем Годрика.
Виллан направлялся дальше поэтому Эмер заплатила ему оставшиеся три монеты, взнуздала коня и поехала в сторону пятерых парней-вилланов, которые расположились в тени и как раз приготовились откушать вареными яйцами, сыром и черным хлебом.
– Эй! Где здесь дом Бодеруны?
– окликнула их Эмер. Он говорила повелительно, как и полагается благородной даме в разговоре с простолюдинами, но на парней ее тон не подействовал.
Они и не подумали вскочить и поклониться, а принялись разглядывать ее, ничуть не стесняясь. Эмер покраснела от злости и нервно дернула поводья, отчего конь заплясал на месте.
Наконец, один из вилланов поднялся, но вовсе не для поклона, и не для того, чтобы указать дорогу.
– Какая чистенькая!
– восхитился он и протянул руку к красному кожаному сапожку, который виднелся из-под дорожной юбки.
– Убери руки, грязь дорожная, - отчеканила Эмер, - если не хочешь отведать плетки. Повторяю: где дом Бодеруны? Я ищу ее сына. Он по виду благородный, и его зовут Годрик.
– А мы тут все благородные по виду, - ответил виллан, оглядываясь на приятелей, и те с удовольствием захохотали, поддерживая шутку.