Война меча и сковородки
Шрифт:
Вопреки опасениям, ждать пришлось недолго. Ворота деревни кузнецов открылись, показались рыцари, вооруженные, как перед решающим сражением. Их было пятеро, и у двоих - луки с натянутой тетивой, а к ним уже приложены стрелы.
– Кого они опасаются?
– спросила Эмер у свекрови.
Та взглянула, как будто невестка сказала удивительную глупость, и пояснила, понизив голос:
– Тех, кто может сотворить зло, захватив оружие из королевских мастерских. Представьте, какой это соблазн - в этих деревнях столько мечей, копий и кинжалов, что можно вооружить целую армию.
– Я не подумала об этом, матушка, -
– Но зачем кому-то понадобится собирать армию в Эстландии? Разве у нас ожидается война? И королевского войска будет недостаточно?
– У Эстландии много врагов внутри королевства, а не снаружи, - многозначительно сказала леди Фледа.
«Мятежники!» - мелькнуло в мыслях Эмер, и настроение было испорчено. Опять мятежники, опять проклятый епископ и обязательство перед тайным лордом... Почему нельзя просто радоваться жизни? Утешало одно, что Годрик был осмотрен и теперь полностью оправдан в глазах Её Величества. Надо будет сказать об этом господину Ларгелю при встрече, сказать в лицо, чтобы не мнил...
Черный паром на той стороне медленно отчалил от противоположного берега, и Эмер разом позабыла и про епископа, и про королеву с ее советником.
– Мы возьмем только десять человек, - сказала леди Фледа, незачем тащить столько людей в деревню, там и так мало места. Я покажу вам склады...
– А где мой муж?
– спросила Эмер напрямик.
– Полагаю, что в кузне. Хотите идти к нему?
– Желаю этого всем сердцем, - заверила свекровь Эмер.
Острюд бросила на нее недовольный взгляд и надула губы. Наверное, посчитала, что Эмер снова ведет себя слишком неприлично для замужней дамы.
– Что ж, если таково ваше желание, давайте наведаемся в кузницы, - милостиво согласилась леди Фледа.
Эмер не могла дождаться, когда паром переправит их через реку. Она первой, не дожидаясь помощи рыцарей, спрыгнула на берег и огляделась.
Глинобитная стена, казавшаяся по сравнению с Даремом, невысокой, по ближайшем рассмотрении выглядела внушительно. Угольный дым теперь ощущался сильнее, и Острюд сразу закрыла нос платочком, жалуясь на смрад. Перед тем, как прибывших пропустили в ворота, мужчин обыскали и велели сложить оружие. Дам не обыскивали, но спросили, нет ли при них магических предметов.
– Что вы, что вы, - добродушно пошутила Эмер, - кишки дракона, глаза жабы и яйца дикобразов остались в замке, - и была удостоена укоризненного взгляда свекрови.
Наконец, когда им разрешили войти, Эмер оказалась в самой удивительной деревне из всех, что ей приходилось посещать. Здесь не бродили по улицам козы и не сновали куры, дети играли маленькими кузнечными молотами, а женщины перетирали в ступках не зерно, а загадочные минералы. Все были крепкими, добротно и тепло одетыми, но с нездоровым цветом лица. На поясе у каждого обитателя болтался флакон из алебастра, и леди Фледа пояснила, что там находится лекарство, которое каждый житель деревни обязан принимать дважды в день.
– Работа с рудой не приносит здоровья, - сказала свекровь со вздохом.
– Мой дорогой муж перед смертью кашлял, как старик, хотя был еще молод. Годрик настоял, чтобы все - и вилланы тоже - принимали снадобье, которое пьют кузнецы на востоке, и теперь умирают гораздо реже.
– Ах, какой умница Годрик, - пробормотала Эмер, а Острюд сморщила нос.
– Братик слишком добр, -
– Не обязательно тратить на простолюдинов ценное лекарство.
– Хороший мастер стоит дороже, - нравоучительно заметила леди Фледа.
– А дети сейчас так долго взрослеют, что кажется - они никогда не наберутся мудрости.
Острюд фыркнула, а Эмер приняла этот камень в свой щит, но сменить тему не пожелала и спросила:
- Но если работа в кузнях столь вредна, почему бы не разрешать жителям переселяться месяца на четыре на равнину? Они бы подлечились и окрепли, и с новыми силами взялись за меха и молоты.
– Что вы! Как можно!
– леди Фледа понизила голос.
– Те, кто здесь родился, умирают здесь же. Невозможно допустить, чтобы тайны кузнечного дела вышли из-за этих стен!
– Вот как, - радости у Эмер поубавилось, и она новыми глазами взглянула на вилланов, оказавшихся на деле рабами.
– Разве они довольны такой жизнью?
– Довольны? О чем вы, дорогая невестка?
– леди Фледа посмотрела так же высокомерно, как пасынок.
– Довольны - не довольны... Это - вилланы, их дело - служить королеве. А наше - проследить, чтобы они служили верно.
Эмер замолчала, имея на этот счет свое мнение.
Но вот впереди показались каменные дома, крытые черепицей. Широкие трубы извергали клубы черного дыма пополам со снопами искр - настоящие логова дракона!
– Проводите нас к милорду, - приказала леди Фледа, и их подвели к одному из домов, на открытой двери которого танцевали отблески огня. Эмер от волнения задержала дыхание и перешагнула через порог.
Годрик был здесь. Стоял у наковальни, облаченный в старые, вымазанные угольной пылью штаны, кожаный фартук на голое тело и - подумать только!
– щегольские сапоги из желтой кожи. Эмер остановилась, как вкопанная, жадно глядя на мужа. Он бил по наковальне, по желто-белому раскаленному куску металла, зажатому в клещи. Огонь, искры, клубы черного дыма - все это придавало ему нечеловеческий вид. Мускулы так и играли, перекатываясь под кожей, и движения были сильны и точны, как у настоящего кузнеца. Таким, наверное, был праотец людей, созданный ярким пламенем в кузнечном горниле, и ставший первым кузнецом на земле. Годрик не заметил появления гостей, а Эмер не нашла в себе сил окликнуть его. Просто стояла и смотрела, и понимала, что до самой смерти влюблена в этого несговорчивого гордеца.
Любимое дело всегда приносит душевное успокоение.
Вроде бы и истина, но в этот раз с успокоением не ладилось. Мысли летели вразброс, подобно вспугнутым птицам, и не было полного сосредоточения, которое обычно наступало, стоило взять в руки кузнечный молот.
– Работай, - велел Годрик помощнику, который раздувал меха.
– Умер, что ли?
Горячие угли, наковальня, полоска металла, зажатая в клещи. Это будет нож. Кончик полоски отрублен наискось, чтобы получилось скошенное лезвие. Удары молота делают его всё тоньше, при каждом ударе металл вспыхивает. И эта вспышка - словно крик боли, только слышен он одному кузнецу. Но молот бьет металл снова и снова, потому что кузнец знает - только через боль можно придать куску рыхлой руды плотность, крепость и гибкость настоящего клинка. Такого, который перерубит толстый гвоздь и не сломается, если приведется его согнуть. Только боль делает его крепче. И человека - тоже.