Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера

Ляшенко Николай Иванович

Комдив и его бойцы

Закончив с рекогносцировкой крепости, мы опять молча, с большими предосторожностями, маскируясь за стволами и ветками, вернулись на КП роты, откуда, не задерживаясь, нас вел комдив, прошли по прямой километра три на север и увидели перед собой бушующую Нарву. Своими планами полковник не делился, однако мы видели и чувствовали, что он куда-то торопится. Вышли на берег, и полковник потянул нас к лодке.

— Садись! — первым ступая в лодку, скомандовал наш командир. — Жора, ты — за руль, а ты, солдат, останься на этом берегу. Лодку тебе пригонят, — это лодочнику. И уже взялся за весла. — Э-э-эх люблю поработать

ранним утречком... — налегая на весла, говорил полковник, одним гребком бросая вперед лодку на целый метр.

Сильное течение сносило нас влево, но полковник гнал и гнал лодку к правому берегу.

Переплыв реку, мы оказались под высоким обрывом, там, наверху, стояла одна из батарей артполка дивизии. Приказав автоматчикам возвращаться и вернуть лодку, мы с полковником поднялись наверх по вырубленным в круче ступеням.

Не принимая рапорта командира батареи, быстрыми шагами мы углубились в лес и через несколько минут оказались на КП артполка.

— Вот что, Сидор Карпович, — садясь за стол обратился к командиру артполка комдив. — Я сейчас обнаружил замечательное место для позиций батареи: прямой наводкой по крепости! Ты понимаешь, слева от крепости, в лесу, есть высотка, с которой крепость видна, как на ладони. — Кивком показал на меня: — Мы только что оттуда с майором. Осматривали и высотку, и крепость. Так вот, если вкопать на той высотке две-три пушки, эту крепость можно разделать под орех, конечно, в сочетании с навесным огнем других батарей. Нужно этой же ночью переправить туда 76-мм батарею ЗИСов, вкопать и хорошенько замаскировать. Действовать осторожно, осмотрительно, чтобы ни малейшего подозрения. Если потребуется, лучше растянуть немного время, но от немцев операцию скрыть. Ясно?

— Ясно, — подтвердил комполка.

— Бумажный приказ я тебе передам сегодня же, — добавил комдив. — Ну а теперь угости-ка нас завтраком! Знаю, что у тебя повар — артист! Ну-ка, позови его сюда.

Вошел совсем еще молодой повар, среднего роста, с глазами вразбежку. Весело улыбаясь, прямо с порога прокричал:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

— Привет, привет, Женя! — не вставая, произнес полковник. — Ну-ка, дорогой, сообрази нам на завтрак что-нибудь повкуснее. — Хлопнул его дружески по плечу: — Только смотри не отрави нас, а то знаешь, кто со мной пришел?

— Ну что вы, товарищ полковник... — хотел было обидеться повар.

Но полковник, улыбаясь, искоса поглядывая на меня, приложил палец к губам и зашипел:

— Тс-с! Инспектор! — и почему-то расхохотался. — Помнишь, Женька, как до войны ты боялся инспекторов? — И опять они оба чему-то рассмеялись.

Командир дивизии тут был свой человек. Он командовал здесь, распоряжался, обращался со всеми запросто, по-дружески, словно он вырос с этими людьми, с ними возмужал и закалился. Все здесь ему было известно, понятно и ясно.

Впрочем, так он вел себя всюду, где мы с ним побывали. Он в лицо знал почти всех лучших солдат, сержантов, старшин и офицеров дивизии. Любил их, заботился о них. Восхищался ими и возвышал их по заслугам. Разумеется, оно так и полагается, но далеко не каждый командир обладает такими способностями, а лучше сказать — талантом.

Комдив и его замполит

Возвратились мы на КП дивизии только к обеду. Бессонная ночь давала себя знать, но до сих пор полковник не подавал вида. Лишь после обеда он подошел и взял меня под руку:

— Ну, майор! Вот теперь пошли отдыхать.

— Благодарю за приглашение, товарищ полковник, но мне нужно еще зайти в политотдел и закончить до вечера одну работу.

— А-а-а, — протянул полковник, — ну тогда смотри сам.

Быстро прошелся по амуниции, расстегнув воротник, манжеты, ослабив поясной ремень, и не лег, а просто свалился на койку и тут же уснул.

— Удивительный

человек, ваш командир дивизии, — сказал я замполиту, когда мы вошли в его кабинет-отсек в блиндаже.

— Это правда, незаурядный человек, — согласился подполковник. — А вот с первого взгляда кажется всем немного чудаковатым.

— Он и мне сначала таким показался и, признаться, некоторое время был мне неприятен, только постепенно я убедился, что человек он замечательный; правда со своими, какими-то простецкими особенностями. Но и то правда, что делу они не только не мешают, но полковнику во многом даже и помогают.

— Понимаете, он никогда и ничего не делает ради личной карьеры, личной славы и блеска, личного авторитета. Я это сразу заметил и за время нашей совместной работы убедился, что не ошибся в первом впечатлении. Больше того, попадись ему на глаза такой карьерист в дивизии, любого звания, положения, — немедленно выгонит. И терпеть не может подхалимов: невзирая на чины и заслуги, тут же — публично, донага — обдирает таких людей, осмеивает и выгоняет. Но уж для кого командир дивизии — истинный защитник и опекун, так это для людей честных и самоотверженных, воюющих с врагом не за страх, а за совесть. Таковым, собственно, он и сам является. Не переносит парадности, шумихи, показухи, а пуще всего обмана не терпит. За это его вся дивизия любит и уважает. Так что к трусам, изменникам — беспощаден он, как палач; к провинившимся — строг, как прокурор; а к отличившимся — заботлив и внимателен, как отец родной. Я уж не говорю о смелости, личной храбрости. Бесстрашен до риска. Тут надо бы командиру окоротить себя. Уже три раза успел в госпиталях побывать по ранениям, причем один раз со сквозным пулевым ранением в грудь. Что вам еще сказать?.. Прирожденный воин и командир.

Так охарактеризовал своего командира дивизии его заместитель по политической части.

Сам же заместитель был человеком совершенно другого склада. Моложе своего командира, он был человеком с уравновешенным и несколько суховато-официальным характером. Интеллигентный, внимательный и предупредительный собеседник. Ничего лишнего и чопорного ни в делах, ни в словах. На фронт ушел с четвертого курса института. А сейчас вся официальная часть дивизии лежала на его плечах. Он редактировал все сколько-нибудь серьезные приказы и решения дивизии. Держал под неослабным вниманием дивизионную печать, руководил всей партийной и хозяйственной жизнью дивизии, не упуская из вида ее боевую часть — без его подписи или совета командир дивизии не издавал ни одного приказа, не принимал никакого решения. Они прониклись глубоким доверием и уважением друг к другу. Это видела вся дивизия, тоже бросалось в глаза и каждому переступившему порог дивизии. Командир дивизии и его замполит здесь были словно одно существо в двух лицах.

При редакции дивизионной газеты методически и аккуратно писалась история дивизии, куда заносились все значительные боевые действия дивизии в целом, полков и отдельных героев. Уже два тома этой летописи, переплетенные в красный бархат с золотым тиснением, хранились в денежном ящике штаба дивизии.

Всюду, куда ни взгляни, в дивизии был порядок, чувствовалось, что он уже перешел в привычку, уклад жизни — в традицию. С ощущением праздника, полного внутреннего удовлетворения покидал я эту дивизию.

ЖЕНСКИЙ БАТАЛЬОН

На обратном пути я должен был ненадолго зайти во 2-ю дивизию. На пути к ней лежал довольно опасный участок обороны, который, к моему удивлению, оборонялся женским батальоном.

Опасным он был потому, что в этом месте немцы сильно контратаковали наши позиции, стремясь возвратить потерянное: выйти к берегу Нарвы и взять под контроль подходы и переправы через реку. Днем и ночью немцы обстреливали этот участок артиллерией и минометами, часто атаковали и пехотой.