Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942
Шрифт:
В первое время немецкие самолеты чаще всего бросали листовки, которые залетали и на наши рабочие места. Нам было запрещено их поднимать, а тем более – читать. Для их сбора и уничтожения выделяли специально подобранных людей. Нам все-таки удавалось читать эти листовки и удивляться их содержанию, которое для нас было каким-то необычным, а часто казалось глупым. Так, из листовок мы узнавали, что нашим государством управляют иудо-большевики и в основном жиды, во главе с тираном и кровожадным убийцей Сталиным, что в СССР для крестьян и рабочих установлено крепостное право и прочие неприятные факты. Содержание листовок зависело главным образом от того, на кого конкретно их бросали: для гражданского населения или для военных. Больше всего их бросали военным, предлагая им сохранить при себе листовку в качестве пропуска для перехода через линию фронта и вместе с нею добровольно сдаться немцам в плен. В листовках для военных особенно сильно
К сожалению, мы тогда очень редко видели в небе наши самолеты. Но однажды пришлось быть свидетелем печальной гибели одного из них непосредственно на земле. Дело было так. В один из дней после падения Смоленска, от которого мы в это время находились юго-восточнее на расстоянии около 95 километров, пролетел над нами на восток, резко снижаясь, атакованный и поврежденный «Мессершмиттом» советский бомбардировщик Пе-2. Залетев за Зимницы, он исчез с наших глаз за лесом и упал, задымившись, с небольшой высоты у окраины деревни Новоселки. Некоторые из нас, включая меня, с разрешения старших побежали к месту падения самолета, который при этом, оказывается, взорвался, частично сгорел, продолжал гореть, и торчали у него целыми лишь стабилизатор и киль. Местные жители и какие-то другие люди вроде нас извлекли из-под обломков самолета полуобгоревшие тела двух молодых летчиков, отнесли их к краю леса на луг и начали там же рыть для них могилу. Третий член экипажа якобы остался жив, но сильно обжегся, и его еще до нашего прихода отвезли в госпиталь. Скоро подъехала легковая автомашина, и из нее вышли двое военных, которые забрали у одного пожилого гражданского, вероятно, местного человека вынутые им из одежды погибших документы и мелкие личные вещи. Мы не стали дожидаться похорон летчиков и возвратились в Зимницы.
Несколько раз мы были свидетелями происходивших на небе вокруг Екимовичей воздушных боев между немецкими и советскими истребителями. К сожалению, эти бои заканчивались не в пользу наших самолетов: оставляя за собой длинный хвост черного дыма, они врезались в землю и взрывались ярким пламенем. А однажды видели, как спускался на парашюте летчик сбитого самолета, но так и не узнали, добрался ли он живым до земли, так как по нему немецкий летчик продолжал стрелять из пулемета.
Действий наших зенитной артиллерии и зенитных пулеметов возле Екимовичей и в других близких к ним местах мы не слышали и не видели. Но не раз, помогая бойцам строить ДОТы и ДЗОТы на отдельных тактически выгодных для обороны высотах, были очевидцами, как эти точки немедленно занимали пулеметчики и зенитчики. Такие точки были построены по обеим сторонам моста через Десну на ее левом берегу недалеко от Зимниц и других населенных пунктов.
С конца июля активность действий немецкой авиации в нашем районе усилилась. Самолеты теперь начали бросать листовки, обращенные даже непосредственно к гражданским лицам, занимавшимся рытьем противотанковых рвов и строительством других оборонительных сооружений. Тогда среди этих лиц было очень много заключенных, которые работали большими командами отдельно и лишь иногда – совместно с такими «свободными» людьми, как мы.
Наличие большого количества заключенных на оборонительных работах под Екимовичами и в других местах немцы засекли еще в начале июля, вероятно, через свою разведку или агентуру. И они рассчитывали, что эти заключенные могут стать их союзниками. Сверху с самолетов немецким летчикам невозможно было отличить заключенных от обычных рабочих, так как одежда у всех была практически одинаковой. Поэтому они всех работавших на земле продолжали принимать в основном за заключенных.
С начала августа немцы стали писать, что наши противотанковые рвы бесполезны, так как они для немецких танков легко преодолимы. Кроме того, их можно без труда обойти на других участках. (И это было действительно так. Многие из нас об этом прекрасно знали, но говорить друг другу и тем более начальству не могли.) Поэтому нужно срочно прекратить копку рвов и уйти всем, конечно перебив комиссаров.
Между тем после взятия немцами Смоленска их войска стали быстрее продвигаться на восток и оказались совсем недалеко от нас. Отступавших наших войск, которые еще совсем недавно проходили через нашу местность на запад, видно не было. Говорили, что они попали в окружение и оказались в плену…
…С начала августа каждый день в связи с приближением немецких войск к Екимовичам все больше и больше местного населения, гоня впереди себя коров и другой скот, стали переходить по мосту реку Десна и эвакуироваться на восток. Двигались люди в основном пешком и редко – на телегах с лошадьми. В середине августа территория за правыми берегами Десны, включая Екимовичи, и впадающей слева в нее западнее Зимниц реки Колозня, где мы часто купались, оказалась ничейной: два-три дня там
А вскоре после этого ничейная до этого территория на правых берегах Десны и ее притока Колозни превратилась в занятую немецкими войсками. Но их было еще мало. А противостоять немцам мы могли лишь лопатами, так как наших войсковых подразделений, которые могли хотя бы обстреливать врага, уже, по существу, не было. Мы оказались брошенными одни, но продолжали свое дело, стараясь у деревни Старое Сырокоренье довести копаемый противотанковый ров до опушки леса.
И вот однажды в солнечный и жаркий день, примерно через час после начала работы, вдруг случилось совершенно неожиданное: послышался над рекой и копаемым нами рвом страшный вой, частично напоминавший визг, раздался грохот взорвавшегося на поле в метрах двадцати сзади от нас какого-то тела, поднялся высоко столб серой пыли, и стали падать сверху на землю невидимые твердые тела различных размеров. Все опешили. Кто-то дико закричал: «По нам стреляют. Это мины!» Женя Анохин сразу скомандовал: «Ложись!» Но уже было поздно, хотя многие все равно успели это сделать. Действительно, падали совсем недалеко от края рва на землю ее куски и кусочки, камушки, песок, а главное – металлические осколки мины. Через пару минут, выскочив изо рва, я нашел один из них, взял его в руки. Он оказался еще горячим. Жалоб, что кого-то задело осколками или другими частицами, не было.
Не успели очухаться от первого взрыва, как услышали вой приближающейся новой мины. И тут сразу же по команде Анохина все разбежались по рву и крепко прижались телом к его неровностям со стороны возможного прилета и взрыва мины. На этот раз второй взрыв прогремел совсем недалеко, но уже перед рвом – мина сделала перелет. Прежде чем наступил взрыв, я успел заметить, что тучный студент-еврей Лева Гробман дополнительно прикрыл свою голову металлической частью лопаты. Позже на мой вопрос, почему он так сделал, получил ответ: «Самое главное – беречь голову, а попадет осколок в попу, так еще можно жить!» Некоторые ребята тоже потом следовали его примеру. К счастью, опять осколки никого не задели. Но кое-кого обдало пылью, мелкими кусками земли и песком, а на меня упал мелкий камушек, сделав на шее царапину.
Вскоре, как я и ожидал, последовал третий взрыв, но теперь уже точно внутри рва и, однако, значительно правее того места, где мы только что занимались копкой. Снова обошлось благополучно, так как накануне все убежали от этого места и успели хорошо укрыться. Минут через пять в метрах пятнадцати слева шарахнуло во рву уже в четвертый раз, и опять все остались невредимыми. Было ясно, что стреляющие немцы-минометчики, либо, корректируя огонь, точно подбираются своими выстрелами к нашему конкретному рабочему месту, чтобы покончить с нами, либо, делая нарочно недолеты, перелеты и боковые отклонения мест падения мин, только пугают нас. Но подумать о последнем варианте не было тогда ни у кого никаких оснований.
Стали ожидать самого опасного – пятого взрыва, но он не последовал. Мы постепенно успокоились и начали работать дальше. При этом мне и еще двум-трем самым молодым и, наверное, из-за этого самым глупым в то время ребятам все происшедшее показалось очень интересным и романтичным. Я даже подумал: «Хорошо бы, если немцы выстрелили еще несколько раз!»
…Доработали до обеденного перерыва и, сильно возбужденные от случившегося, отправились на автомашинах в Зимницы на обед. На них же возвратились для работы до вечера. Опять нас немцы дважды обстреляли из миномета. На этот раз в дополнение к обстрелам всем пришлось еще быть свидетелями того, как пролетели над нами немецкие бомбардировщики и истребители, первые из которых, резко спикировав, сбросили северо-восточнее Зимниц несколько бомб, а вторые произвели пулеметный обстрел местности. Мы предположили, что на обратном пути они обстреляют и нашу братию, поэтому заблаговременно на всякий случай укрылись от них, но у возвращавшихся самолетов, очевидно, почти не осталось боеприпасов. И все же при этом случился казус: Володя Семенов (в будущем лауреат Государственной премии СССР за большие достижения в технике) ходил накануне в поле под кустик, чтобы оправиться по-большому, и его за этим делом заметил сверху пилот «Мессершмитта». Летчик, по-видимому, решил как-то наказать «нахала». Самолет резко спикировал почти до уровня земли, дал короткую, но, к счастью, неточную пулеметную очередь по сидевшему на корточках Володе, и тот, не доделав свое дело, пустился бежать к противотанковому рву с незаправленными брюками. А летчик, прекратив стрельбу и грозя кулаком, продолжил также и над рвом преследование убегающего, однако неудачно, и Семенов остался цел. (Позже, став стариками и бывая на редких встречах бывших довоенных студентов МИС, мы много смеялись над этим случаем.)