Война Спартака

Грушина Галина

– Не хотим в Брундизий, чего мы там не видали! Драться хотим.

Видя, что люди снова выходят из повиновения и не имея других средств образумить их, Спартак решил дать бой. Укрыв ночью в засаде большой отряд воинов, он сделал наутро вид, что уходит. Римляне поверили и последовали за ним, не сразу обнаружив у себя за спиной засаду. Пока римские воины перестраивались, Спартак повернул своих людей и устремился на врага. Насмерть перепуганные легионеры бросали оружие и позорно разбегались кто куда. От полного уничтожения отряды Квикция и Скрофы спасло только наличие большого количества всадников, сажавших пехотинцев на лошади позади себя и уносивших

ноги. Разгром стал полным, сам квестор был ранен.

Возбуждённые победой, беглецы в ту ночь долго не могли угомониться. Пили вино, горланили песни, целовали женщин, бахвалились силой, обещали на славу погулять в Лации, как только туда доберутся.

– Кто такой Спартак? Почему мы должны подчинятся ему?
– горячились крикуны.
– Пусть ведёт нас на Рим или уходит прочь с дороги.

Скопом решили, что покидать Италию им нет нужды. Что они забыли за морем? Сказки о каком-то Городе Солнца пусть Спартак рассказывает детишкам, а войско поворачивает на Рим. Повторялись события, уже происходившие при Мутине.

Наутро, вместо того, чтобы трогаться в путь, заводилы принялись бегать по лагерю, уговаривая всех не слушать вождей и не сворачивать лагерь. У них нашлось много единомышленников: они не хотели Брундизия, не хотели уплывать из щедрой, изобильной земли в неизвестность.

Постепенно перед палаткой вождя скапливался народ.

– На Рим! На Рим!
– кричал и люди.

Спартак не показывался. Чувствуя своё бессилие, раздосадованный, он пережидал крики, коря себя за то, что ввязался в бой с Квикцием и Скрофой: вместо того, чтобы утихомирить народ, победа разожгла страсти. Он понимал, что ныне одинок. Не оставалось в живых почти никого из тех сподвижников, с кем они жили на Везувии, а потом зимовали в Лукании. Новый, неведомый народ собрался ныне к нему. Даже телохранители вождя были сплошь новичками, и теперь еле сдерживали людей у входа в палатку, готовые уступить напору толпы.

Он вышел из палатки, когда возбуждение толпы, запрудившей площадку, достигло предела.

– Веди нас на Рим!
– кричали ему апулийские пастухи, потрясая оружием.

Спартак поднял руку, ,желая начать говорить, но его не слушали. Шум усиливался.

– Месть! Месть!
– вопила толпа.

Отстранив телохранителей, Спартак устремился к народу, с жаром доказывая крикунам их безрассудство, и в тот же миг был крепко схвачен десятком рук; в грудь его уперлись обнажённые мечи. Снова, как в Мутине! Он горестно поник. Несчастные, они грозили смертью ему, в то время как сами были на волосок от гибели.

Смута затянулась на несколько дней. Каждое утро сотники приказывали выступать в поход, но люди не подчинялись. Так они теряли драгоценное время, пока не пришло известие, что помогать Крассу идёт войско во главе с прославленным Помпеем, и оно уже близко.

4. С О Н

Душа - это дыхание, утверждает Зенон. Следовательно, она телесна и подвержена разрушению, а неразрушима только душа целого, Вселенной, Космоса, частицами которого являются душ и живых существ . Он не боялся погибнуть и сожалел только, что так и не удастся спасти людей.

Где-то на краю света, в диких Родопах и ныне протекает ручей детства. Зимой он замерзал, и мать, приходя утром по воду, разбивала камнем тонкий, голубой лёд, повисший над живыми струями. Набрав воды, она неторопливо шла в гору, к своей бедной хижине, а следом за нею топал по снегу, стараясь попасть след в след, малыш. Какая невообразимая даль времени, и сколько событий легло между тем краснощёким ребёнком и взрослым мужчиною, в которого он превратился! Неужто он был тем дитятей в овчинном тулупе? Как

отличается рука его - большая, тяжёлая, с налитыми венами, от крохотной ребячьей. Нынешние руки свои он ненавидел. В юности он ими ковал, плёл, рубил, сеял, молотил, всего и не упомнишь; ныне осталось единственное умение - убивать. Сколько людей он убил? Именем Спартака пугают детей. Наверно, оно пребудет в веках, как ругательство, как проклятие. А ведь раньше он жаждал знания, благоговел перед книжной учёностью. Зачем, за что злая судьба так подшутила над ним?

Клинок у горла. И прервалась бы нить неудавшейся жизни. Он исчез бы навеки, ничего не свершив, не ведая истины, - потому что хоть душа и бессмертна, но, слившись с Всемирной Душой, онатперестаёт принадлежать человеку.

Горы Фракии и хижина у ручья. О, златогривый конь! Приди, встань рядом! Дай снова изведать радость полёта!

Матери нет на свете, он чувствует. В Пергаме, в Понте, даже в Колхиде он знал, что она жива, печалится о своём пропавшем сыне, исходит тоской и надеждой. Сейчас в груди пустота. Материнская любовь больше не согревает его. И волшебный конь ему больше не снится. Теперь ему снится отобранный у Вариния жеребец Перс, жёсткое седло, долгие воинские переходы. Нет больше на земле женщины, родившей его и бескорыстно любившей, как любит только мать. И нет другой, которую он любил. Обе ушли навсегда. Как Эномай, Крикс, Ганник. Как многие друзья. Ныне он - собственность войска, раб многих. Живя в Капуе и служа гладиаторской школе Батиата, он был свободным человеком, а, бежав, утратил свободу.

Медосад, начальник телохранителей, верный товарищ, сказал :

– Мне не по душе глядеть на людей, хотевших убить тебя.

Спартак поднял голову:

– А ты не гляди. Они требуют помощи, которую ждут от меня.

– Спартак, - недовольно заметил Медосад, - я не орфик, я гладиатор. Ты сам учил нас, что нарушение дисциплины всегда должно караться.

– Предоставь это римлянам.

– Тогда не бездействуй. Почему мы стоим и не движемся?

– Мы упустили время. Впереди Лукулл, сзади Помпей с Крассом.

– Значит, мы обречены?

– Мы станем сражаться.

Узнав о приближении римских войск, лагерные буяны присмирели. На сходке люди стояли потупившись. Оглядев их ряды, понурые лица, одежонку, корявые руки, неумело схватившиеся за мечи, он сменил гнев на милость и сказал всё, как есть.

– Из-за вашего бунта мы потеряли пять дней. Я не требую выдачи и казни зачинщиков. Требую послушания. Теперь наше спасение - скорость. Мы должны опередить Лукулла и овладеть Брундизием.

И распорядился уничтожить обоз. Захваченное имущество не должно было замедлить их движение.

Повиновались беспрекословно. Уходили, не оглядываясь на чёрный дым, валивший от зажжённых повозок, набитых поклажей.

Конь ему всё-таки приснился, - но сон был тревожен. Волшебный конь уже не летел по воздуху, но тяжело скакал по земле, бескрылый, утомлённый, загнанный. Вглядевшись, фракиец с недоумением узнал своего Перса. Вокруг скакал и друзья - Ганник, Крикс, Эномай, и лица их были безрадостны. Он хотел заговорить с Криксом, посетовать на его строптивость, и вдруг вспомнил, что тот давно убит. Все они тут были мертвецами, и он скакал наперегонки с ними. Хотел вырваться, замедлить бег, но конь не слушал поводий, огрызался, зло ржал. Полно, Перс ли это? Он огрел коня плёткой. Тогда, взвившись на дыбы, конь страшно заржал и стряхнул его со спины. Седок полетел вниз. Падение было так болезненно и страшно, что, содрогнувшись, Спартак пробудился. Болело сердце, - там, где только что наступило копыто. Сон, лишь сон, пустое...