Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)
Шрифт:
Глинский ответил, как мог, твёрдо:
– Да.
– И… чего дальше? Где ж она?
– Кто?
– Родина. Ты ж вроде говорил, есть какой-то план?
Борис вздохнул:
– Родина запаздывает, мужики. Почему – я сам не знаю. Надо как можно дольше потянуть время.
Помолчали ещё. Потом ребята присели, образовав небольшой кружок, Костя раскурил сигарету и пустил её по кругу. Сигарет было очень мало – только те, что удалось отобрать у охранников, а на складе курева не нашли… Сигарета быстро кончилась. Тишину нарушил Вася Пилипенко:
– Слышь, капитан.
– Я не думаю. Всё будет нормально, мужики…
В то, что всё будет нормально, Борис уже не верил. Нет, в душе ещё теплился огонёк надежды, но он был уже совсем-совсем маленьким. Скорее, это была медленно гаснущая искорка, а не огонёк…
«…Ну где же ты, Родина?!»
Во дворе послышался какой-то шум. Борис сбежал вниз и сквозь полумрак увидел, что афганцы тащат Азизуллу к воротам. До Глинского не сразу дошло, что они решили повесить бывшего начальника охраны. Лишь когда Сайдулла ловко вздернул Азизуллу в арке ворот, Борис понял, что это казнь.
Бывший капитан уже бился в петле, когда Глинский всадил ему пулю между глаз – для офицера на Востоке нет казни позорнее, чем казнь без пролития крови…
– Зачем?
Сайдулла недовольно выругался, Аман нахмурился и Абдул Хак тоже недовольно замахал руками. И только Рашид остался невозмутимым.
– Товарищ Николай, такие, как он, их надо вешать, не стрелять!
– Прости, Сайдулла. Простите… Так вышло… Не знаю. Само как-то получилось.
Афганцы, недовольно ворча, ушли по своим позициям, и Глинский остался один во дворе крепости. У ворот лежал труп Гафара, а над ним висел мёртвый Азизулла. А в небе горели огромные равнодушные звезды, которым не было дела до человеческих жизней и смертей…
«…Неужели всё напрасно? Неужели зря?.. Где же ты, Родина?»
Борис поднялся на стену. Шурави и афганские офицеры негромко переговаривались, кто-то даже рассмеялся чьей-то шутке. Смех быстро погас, когда восставшие услышали характерный лязг гусениц – это к лагерю подтягивались пакистанские бэтээры-тягачи М-113.
– Артиллерию тащат…
Глинский не понял, кто это сказал. Да это было и не важно. Все всё понимали.
…Небо на востоке уже стало светлеть, когда начался настоящий штурм.
Сначала на крепость с боевого разворота зашёл вертолёт. Потом второй, третий и четвертый. Огонь вертолёты не открывали, просто пугали и отвлекали. Потом ударили доставленные бронетранспортерами безоткатки – их развернули по всему внешнему периметру лагеря, метрах в пятидесяти от лагерных стен. Они били осторожно – в основном по крепостным воротам и стене, стараясь не задеть склады. Часть стены у самих ворот им удалось разворотить довольно быстро.
А маленький гарнизон сражался, огрызался огнём в ответ… старший капитан Аман даже умудрился поджечь из гранатомета один бронетранспортёр, когда эта тупорылая «бронетаблетка» разворачивалась метрах в ста от крепостной стены. Остальные М-113 попятились… Но орудия продолжали бить. Видимо, пакистанцы рассчитывали сделать несколько
Старший капитан Аман погиб первым. Он перебегал с гранатометом по стене, когда его снял снайпер – точно в голову…
Потом прямым попаданием накрыло сразу четверых: Валеру Сироткина, Мустафу Каримова, Васю Пилипенко и Сайдуллу. Благородный араб Рашид Аль-Кундузи выпустил несколько гранат, но, когда кинулся к стоящему уже в проломе полузасыпанному ящику, получил пулю в горло…
Костю Захарова отрезало от остальных образовавшимся от взрыва снаряда проёмом в стене, но он отстреливался ещё долго, орудуя автоматом, как снайперской винтовкой. Он очень хорошо стрелял, этот парень из-под Волгограда, и успел снять «духов» семь до того, как его накрыло взрывом.
Как погибли Сергей Василенко, Валя Каххаров и Володя Пермяков – Глинский не видел. Понял, что их нет, когда перестал слышать их автоматы…
Долго и успешно противостоять артиллерии можно только в кино, но, когда стало всходить солнце, крепость ещё отвечала автоматным и гранатомётным огнем, правда уже очень редким…
…Их осталось трое: капитан Борис Глинский, подполковник Абдул Хак и рядовой Олег Шилов. Олег, кстати, держался просто молодцом. Он прицеливался с правого плеча, а спусковую скобу нажимал пальцем левой руки… Ему везло – он даже не был ранен…
Абдул Хак погиб, когда солнце уже целиком вышло из-за линии горизонта. Он поймал пулемётную очередь – в грудь и живот. Перед тем как уйти, он, пуская кровавые пузыри, пытался ещё что-то то ли промычать, то ли пропеть… Глинскому показалось, что это был «Интернационал», но он мог и ошибиться…
Черёд Бориса пришёл, когда на крепость пошли больше двух сотен пакистанских пехотинцев – а там сзади, перед аэродромом, их собрали около тысячи… Глинский не мог знать, что приказ о немедленном подавлении восстания отдал лично пакистанский президент Зия-уль-Хак…
Борис получил сразу четыре пули, а потом его ещё сбросило со стены взрывом гранаты. Сознание он не потерял, но встать не смог. Пытался нашарить автомат, но уже не чувствовал рук.
«Неужели – всё?»
Олег перехватил его взгляд и спрыгнул во двор крепости, туда, где догорал когда-то очень красивый джип майора Каратуллы.
Они ни о чём таком не договаривались, но Олег действовал быстро и уверенно, словно выполняя заранее принятый план. Он вскинул гранатомет на плечо и выстрелил в открытую дверь склада с боеприпасами…
Взрыва Борис не услышал, только вдруг ушла куда-то боль, и ему показалось, что он взлетает высоко в небо…
Когда-то в «Хилтоне» «тарелочка» нагадала, что у Глинского вообще не будет предела возвышению. Не обманула. Судьба его вознесла…
Ему казалось, что он видит крепость сверху, и все краски были такими яркими, а линии такими отчётливыми…
Где-то далеко внизу оставались отчаяние, страх, боль и смерть…
«Неужели всё?!»
Земля сверху казалась такой красивой и такой спокойной, словно бы и не было там страшного в своей отчаянной обреченности последнего боя маленького гарнизона.