Война
Шрифт:
Вышел, собранный, холодный, как последний месяц зимы. Изменился — напряженное лицо, усталое, и вроде нездоровится ко всему прочему. Сторонний человек не заметит: очень старается не показывать уязвимости.
— Снова ты… С чем на сей раз? — тронул застежку у горла, похоже, бездумно. Будто что шею сдавило.
Лайэнэ быстро поднялась, поклонилась.
— Идем, — провел ее в маленькую комнатку сбоку, там никого не было. — Я слушаю.
— Мы разговаривали с… — запнулась — неуместно прозвучит имя здесь, среди бесконечных бумаг и чиновников, таких же одинаковых и бесчисленных. —
Тяжелый взгляд, под таким головы не поднимешь. И опять этот жест.
— Я отослал мальчика, что ты еще хочешь? — спросил, явно сдерживая раздражение. Со стороны не заметить, но ее учили. — Думаешь, Энори проникнет в храмовый комплекс? Он, по-твоему, всемогущий?
— Нет, он туда не войдет. Но ребенка можно выманить.
— И об этом я думал. За Тайрену смотрят и не выпустят никуда.
— Дети очень шустрые и умеют уходить от надзора.
— Дворовые сорванцы, но не болезненные из богатого дома.
— За нами, девочками, тоже был сильный надзор, и мы ухитрялись…
— С него глаз не спустят и не выпустят с территории храма. И не дадут подойти к нему никому чужому вдобавок. Довольна?
Лайэнэ замялась на миг, и Кэраи тут же заметил ее сомнение. Думала, велит уходить, но он все еще сдерживался, он спросил:
— Я понял твой страх и услышал твои слова. Можешь объяснить внятно, чего ты еще хочешь?
— Если вы поговорите с настоятелем, объяснив ему всё…
— А настоятель мне ответит, что ни одна нечисть не сможет проникнуть в храм, и предложит сделать для мальчика ровно то, что уже предложил я, разве что молитв побольше прочтет, — в голосе Кэраи все еще звучало раздражение, но ей почудилась и насмешка. — Это всё?
Собрать мысли воедино не удавалось.
— Я не знаю, что еще сказать… Я уже просила поверить мне, но о такой вере, от сердца, не просят, она или есть, или нет. Именно вы, а не я, слабая глупая женщина, сможете понять, куда и как он захочет ударить. А он не простит, и вы, и я это знаем.
— С чего ты взяла, что он опасен для мальчика? Все же Тайрену он можно сказать воспитывал, наверное, и любил, — в голосе Кэраи Лайэнэ почудились нехорошие нотки, словно вопрос был с подтекстом.
— На это, господин, мне нечего ответить.
— А он тебе не говорил, с чего бы вообще решил поселиться в городе? — вскользь спросил Кэраи, и сам себя оборвал. — Хотя это уже неважно…
Разговор был окончен, настаивать на продолжении не стоило. Каким бы вежливым ни был человек перед ней, он опасен. Да еще и натянут, как струна, мало ли что может ее оборвать. Нет ему сейчас дела до племянника, долг исполнен, чего еще больше?
Лайэнэ низко поклонилась. И без того злоупотребила терпением.
— Подожди, — Кэраи удержал ее, чуть коснувшись рукава. — Ты очень испугана. Весь дом увешала амулетами? Я дам тебе охрану, если хочешь.
— О, нет, благодарю вас, но нет, — краешком губ улыбнулась Лайэнэ. — Разве что пару монахов, но они и я несовместимы, а мимо остальных он пройдет легко, если захочет.
Вновь поклонилась. Не поворачиваясь спиной, шагнула к порогу.
В ушах зазвучали
«Так хочешь защитить мальчика… Но тянется он — ко мне, а не к родному отцу. От того за всю жизнь не услышал доброго слова. И от господина Кэраи слышал лишь то, что помогло бы завоевать доверие, Тайрену же наследник Дома. Эти люди даже не знают, какой он и на что способен. Разве им был нужен сам мальчик?»
Глава 7
Оюми проснулся от стука в дверь — гонец доставил письмо. Это было… любопытно, а то и тревожно. Кому он нужен зимой в загородном поместье? Разве что плохо с отцом…
На письме не стояло печати. Нехорошо стало. Среди ночи является вестник…
Оюми поспешно развернул сложенный трубочкой лист бумаги.
— Что-то с господином Ичи? — встревоженная жена, придерживая наспех запахнутое ночное одеяние, стояла в дверях.
— Нет, не с отцом. Это… касается Истэ. Сестры…
— Но она же… мертва…
— Прочти, — подал жене листок. Пробежав глазами по строчкам, она спросила неуверенно:
— Ты поедешь? Сам знаешь, сейчас неспокойно, и эти слухи…
— Вот эта встреча их и развеет. Ты же не думаешь, будто я не смогу узнать сестру?
Подумав, добавил:
— Поеду к мосту через Черный ручей, так будет вернее всего. Она как раз доберется.
— Ночью поедешь?
— Уже скоро рассвет.
Женщина подошла к мужу, положила ладонь на его руку, худую, привыкшую не к сабле, а к кисти:
— Мне так жаль. Снова пойдут разговоры, так хотелось про это забыть…
Оюми уже собрался, чересчур поспешно — жене пришлось поправлять ему воротник и перевязывать пояс; уже на пороге неуверенно обернулся:
— Ты не веришь, что она может быть жива?
— Нет, не верю, — женщина покачала головой. — Ты ее очень любил, я знаю, но столько лет… ее оплакала вся Хинаи, зачем бы нам всем так долго лгали?
— Я ее очень любил, хоть мы были такими разными, — он приложил палец ко лбу, как всегда при глубоких раздумьях: — Но Истэ уродилась отчаянной… мне казалось, они подходят друг другу. И все же когда речь идет о моей сестре, я ни в чем не уверен.
— Не дай себя провести, — повторила жена.
— Об этом не беспокойся…
**
Теплая, слишком тяжелая юбка краем обмела ступени, бесшумно — это шелковые ткани шуршали бы. Жаль, что дорожная одежда ее не столь хороша, как зимние наряды городских модниц, Истэ не хотела бы показаться брату нуждающейся. Качнула головой — зато хороша прическа, первое, что красит женщину.
Нет, чепуха, не о том она думает… о главном думать не хочется.
Спустилась во двор, оглянулась — ни звука, ни огонька в доме, а небо еще пепельно-серое. Как тут обманчиво-мирно. К тому времени, как доберется до города, совсем рассветет. Дочери спали; как их оставить?! Уже были две встречи, и каждый раз сердце переворачивалось, тяжелело — не в последний ли раз видит? Энори привел старую женщину с добрым лицом, верно, какую-то няньку. Она в общем понравилась бы Истэ, в другое время — сейчас и сама Опора-Ахэрээну не пришлась бы по душе.