Война
Шрифт:
Хмурые носильщики ждали, не слишком аккуратно одетые, всклокоченные, может, и вовсе бродяги, нанятые за гроши. Хотя вряд ли завезут в дурное место — для этого не стоило все это затевать.
Но вот дочери…
Миновали один квартал предместья, перед вторым скучала обычная стража. За их спинами вдалеке виднелись городские стены, вот уж куда не надо пока. Мимо Истэ по дороге тек ручеек народа, чаще с большими корзинами за плечами — собирались что-то продать. Одни оживленно болтали с попутчиками, другие шагали хмурые, но такие уверенные.
Истэ же
Стража позади… можно выдохнуть.
— Стойте.
Снова остановилось дыхание.
Она почти не сомневалась, чьи люди ее задержали, хотя Энори говорил, что его нет сейчас в городе. С легким злорадством подумала — и он не всеведущ! — еще бы ее судьба не зависела от этой ошибки.
Отчаянно размышляла, вертела кольца на пальцах; что бы такого сказать? По закону она преступница, но Тагари дал им уехать, хоть и запретив возвращаться. Лишь бы увидеть его, она сумеет уговорить. Про ее встречи с другими узнают наверняка, но тут ответ легкий: искала способ.
Простые деревянные заборы сменились нарядными крашеными, затем начались каменные ограждения, сухие плети дикого винограда, вьюнок и плющ обвивали их, мрачно зеленели туя и можжевельник. Добрались до богатых кварталов. Тут возникла небольшая заминка в пути: на одной из небольших площадей собрался народ. Ритмичный металлический звон, рокот небольших барабанчиков, голоса. Истэ невольно выглянула в окно. Так и есть, представление. Верно, какая-то модная сейчас труппа, из дорогих — простонародье сюда не впустят, для них площадки попроще.
Девочки-танцовщицы, видно, еще ученицы, кружились, и с ними кружились розово-алые юбки, на снегу — как цветы. И такие же уязвимые артистки были с виду, легко одетые, но, похоже не мерзли. Блестящие ножи с алыми кистями на рукояти взлетали слаженно, звенели бубенчики. Зрители были довольны, и сидевшие сбоку две женщины в черном и красном — наставницы, видимо — тоже кивали одобрительно.
Танцовщицы порхали, будто не люди — куклы на ниточках, которым не обязательно стоять на земле. Истэ на миг ощутила и себя такой куклой, даже заболело запястье, словно врезалась в него нитка или веревка. Откинулась внутрь носилок, но слышала музыку все время, пока огибали площадку.
Девочки танцевали.
Высокий человек с неприятным рябым лицом помог ей выбраться наружу, провел по ступеням в полузабытый дом-ракушку. Плечом ощущала незримое присутствие стража. Малиновая повязка на голове, знак — рысь… Так и не научилась считать его своим, и, выходит, правильно.
На щеках ее и на лбу кожу стянуло — обветрела в дороге. Лишь бы не покраснела, несмотря на осветляющие притирания. Решит еще, что кровь бросилась в лицо от стыда или страха.
Провожатый мельком глянул на нее и велел глубже надвинуть капюшон, она поколебалась, но
Дверь отворил смутно знакомый мужчина… эти совиные глаза, рыжеватые волосы… напряглась, но он смотрел равнодушно, и равнодушие это не казалось деланным.
Встречные слуги слегка кланялись Истэ, как незнакомой гостье, чье положение непонятно. Да, ее здесь не признали… может и к лучшему.
Еще одна встреча, опять с человеком, которого рада бы вовсе не видеть. Знала — он не любит ее, никогда ей не доверял. Даже на свадьбе брата смотрел на невесту так, словно хотел вмешаться и немедленно прекратить обряд. Совсем молодой был тогда, а глаза уже ледяные.
Если бы он не уехал, остался в Хинаи, вряд ли Истэ удался бы побег. Почему-то кажется, ни до какого побега просто бы не дошло, он бы избавился от жены старшего брата раньше. Нет, не обязательно убивать, но можно так опозорить, что в самой захудалой хижине не позволят ступить на порог. Он бы нашел, как, и был бы этому рад.
Вдохнула глубже, задержала дыхание — издевка судьбы, в этом доме пахнет полынью и чабрецом, волей и ее, Истэ, юностью — выросла в загородном поместье…
…А может, она все это придумала — после того, как ее предал воспитанник, как повинуясь непонятному зову она вернулась на родину и оказалась в ловушке. Теперь вот смотрит в это ледяное лицо, полное ненависти, и кажется — так было всегда.
А Энори иначе смотрел, ему-то с чего ненавидеть Истэ…
Воистину, в эту поездку ей выпало не только вспоминать старое, но и удивляться новому. Сперва Энори, теперь вот Кэраи. В отличие от лесного найденыша, он изменился не так уж сильно, но словно всю душу выстудили у него зимние ветры. А ее страх понемногу сменялся злостью. Наваждение сюда привело, что же себя обманывать, — злая чужая сила; но теперь она просто обязана победить. Теряться нельзя, и нельзя быть робкой. Ради своих дочерей. Если погибнет мать, их в лучшем случае — если весьма повезет — ждет судьба тех танцовщиц.
А Кэраи хорошо устроился, ей самой в прежние годы дом-ракушка нравился куда больше неуклюжего, массивного родового гнезда Таэна. Преувеличенно-напоказ осмотрелась, лишь бы не встречаться взглядом с хозяином. Неторопливо повернулась к окну, держась прямо — он не должен заметить ее страх. Запоздало сообразила — решит, что она лжет и прячет глаза, тогда посмотрела прямо на него с холодной улыбкой — дружелюбию все равно не поверит. Провела пальцем по головкам цветов — высокий букет из неизвестных ей бессмертников был сухим, ничем не пах.
— Все такая же щеголиха, — сказал Кэраи, и ей почудилась насмешка в голосе. Поняла, убрала руку быстрее, чем успела подумать. Заметил дешевые кольца… Но что делать, если без них руки кажутся неухоженными, а те немногие дорогие, что были, не стоило брать в дальний путь?
— Зачем ты приехала?
— К сыну. И не поднимай бровь, я все-таки мать.
Он может знать и про моих дочерей, подумала запоздало. Тогда все погибло, я буду воском в его руках.
— Отойди от окна и сядь, — велел он.