Война

Дильдина Светлана

Монах от нее отмахнулся, а настоятель прислушался: нет, ему Небеса ничего не желают сказать. А эта девушка… кто-то из высших сил отметил ее, но ее вещий дар — новорожденный птенец в гнезде, а может, еще и не вылупился из яйца.

— У недостойного служителя нет власти приказывать, — ответил он, помолчав. — И будущее ему неведомо. Люди выберут сами.

Вскоре монастырь покинули человек пятнадцать, они, почти ничего с собою не взяв, устремились той же дорогой, какой недавно шел Муха со спутниками.

**

— Гроза

идет сильная, — сказал Ка-Ян, ежась и поглядывая на небо. Ветви над тропой, по которой двигались, почти скрывали его. Ординарцу было немного не по себе: и грозу не любил с младенчества, и в паре часов находился большой монастырь, по слухам, богатый — в отряде рассчитывали поживиться.

Свернут, не свернут?

Тут глушь…

Но командир пока ничего не сказал.

Шума не будет, убеждали Вэй-Ши. То есть будет, конечно, но это уже не имеет значения — до Сосновой осталось меньше трех дней пешего хода по картам Энори, их разведчиков удалось устранить вовремя, отряд до сих пор не раскрыли, а скоро все равно застава, которой не миновать. И никакая помощь подойти не успеет, разве крестьяне с мотыгами?

Вэй-Ши — он один из немногих ехал верхом — поглаживал пальцами хвост куницы, пришитый к плечу, и молчал. Если дать людям волю, они потеряют время; а, взяв монастырь, не сразу снова станут послушны. Если пройти мимо, будет зреть недовольство — трудно день за днем красться потайными еле видными тропами, опасаясь любого шороха. Но тем злее они окажутся в схватке возле Сосновой. Ведь никто не знает, имеет ли еще смысл эта атака. Если рухэй больше нет в долине Трех Дочерей… если Мэнго уже отступил…

Нет, невозможно. И он, и его племянник — под рукой высших сил.

Но как быть сейчас?

Не обольщался — на обратном пути на монастырь уже не напасть. Отряд сильно поредеет, а ценности монахи наверняка сумеют припрятать.

— А это еще что за… — голос ординарца прервал его мысли. Сбоку от тропы высилось зловещее дерево: без коры, черное, острые ветви направлены были в небо, словно рога. Темно-багряный лишайник рос на ветвях и стволе.

— Я слышал, монастырь этот носит название черного дерева, может, оно? — предположил кто-то из воинов.

— Я слышал про такие деревья, — сказал Вэй-Ши, подъезжая поближе. — Говорят, это молнии, которые не смогли вернуться на небо.

Вдали пророкотало, по вершинам деревьев пронесся шелест, словно пробежало много-много мышей.

Само по себе дерево ничего не значит, думал Вэй-Ши. Выглядит неприятно, и только. Но схожее имя носит сам монастырь, и его священная реликвия схожа с этой. И гроза близко — рухэй всегда внимали ее голосам, с тех пор, как гром и молния помогли их народу появиться на свет.

Снова прошелестели ветви, одинокая капля нашли дорогу промеж листьев и упала на щеку Вэй-Ши.

— Мимо идем, — сказал он угрюмо. — Не затем нас послали.

**

Нээле всю ночь стояла

под ливнем в монастырском дворике, неподвижная, как тамошние изваяния; остальные обитатели Эн-Хо постарались укрыться под навесами, еще с вечера обреченно ожидая атаки, но слышно было лишь гром и порывы ветра.

Сперва отдельные капли с силой ударялись о плиты, словно хотели пробить их насквозь; злясь на свое бессилие, они соединились в потоки. Молнии разрисовывали небо, не оставляя нетронутого уголка, а потом остался один только дождь.

Посланник вернулся утром другого дня, запыхавшийся и донельзя обрадованный тем, что монастырь невредим, и все люди целы — ожидал найти обгоревшие разграбленные развалины.

— Я не смог ничего, — повинился он отцу-настоятелю. — Думал, они чужаки, мест здешних не знают, а я напрямик, срежу по склонам… А они, видно, разведали все. Уже недалеко от заставы Сосновой — когда я до короткой тропы добежал, на ней вовсю следы были. И… похоже, убили каких-то людей, в овраге тела лежат, прикрытые ветками. С десяток, не меньше. Смотреть не отважился, но, вроде, крестьяне…

— Значит, с десяток… возле короткой тропы, на востоке? — что-то изменилось в мягком тягучем голосе, будто треснула ветка.

— Ну да, оно самое. Страху-то! Подумал — дальше-то нет резона идти, попадусь только. Струсил я, не хочется пропадать…

— Но ты все же вернулся, — мягко отметил настоятель. Его лицо было, как и всегда, безмятежным, и пальцы привычно поглаживали подвешенные к поясу молитвенные фигурки. Но на спокойном, благожелательном этом лице поселилась тень, сделала резче морщины, обозначила складки. — Отважный сын говорит о себе столь резко, но ведь он знал, что здесь может натолкнуться на мародеров или запоздавших чужих солдат.

— Я… видел, что никого нет в округе, — смущенно начал было посланник, но глава монастыря лишь покачал головой. Зачем думать о себе хуже, если поступок свидетельствует об обратном? И без того слишком часто мы поступаем не так, как стоило бы, чтобы еще отнимать у себя заслуги.

— Гроза прошла мимо Эн-Хо, остается молиться, что она обойдет и Сосновую, — обронил настоятель.

Когда посланник ушел отдыхать, немного успокоенный, заговорил один из братьев монастыря; он слышал беседу:

— Может быть, снова случится чудо? Может быть, враги вновь пройдут мимо, заплутают в горах, если читать молитвы без перерыва?

— Или если просто отправить в крепость ту девушку, ее уже кое-кто из крестьян считает посланницей Неба, — ответ прозвучал тихо и тускло, и стукнулись друг о друга фигурки на поясе, когда пальцы сбились с ритмичного движения. — Нет, это были всего лишь слова утешения; над Сосновой гроза прогремит, либо же Эн-Хо надо искать другого настоятеля — прежний перестал различать иллюзии и реальность. Но Сосновая может выстоять — вот о чем молиться можно и нужно.