Война
Шрифт:
И… даже если она слишком много о себе возомнила, пока жив еще кое-кто, ей не будет покоя. И никому рядом с ней. Это Майэрин не была по-настоящему интересна… счастливая.
— Это очень большая честь, господин. Но я не могу.
**
Лотосы возле берега, нарисованные легкой и быстрой кистью… У него был похожий рисунок, может, набросок того же художника? На картине он не заметил подписи, а в живописи разбирался не столь хорошо, чтобы точно сказать.
Когда остался один, прошел в библиотеку, достал большой деревянный ларец. Рисунки лежали там, наклеенные
Вот этот… похож. Цветы над водой в утренней дымке. Нежно-розовое и голубое, как тогда платье Лайэнэ и ее украшения, и сама она как лотосовый бутон на озерной глади… но смысл придумывать то, чего нет? Просто ей не идет красное.
Там, на другой картине, еще плыла уточка, здесь никого.
Кэраи вернулся в кабинет. Положил перед собой бумагу, расправил, обмакнул в тушечницу кисть.
Снег сошел, скоро окончательно просохнет земля, придет время чинить мосты и дороги. Раз в южных округах много беженцев, пусть задействуют их, но нельзя начинать с силы. Главам округов надлежит прикинуть, сколько они могут выделить средств. Остальное найдем… В Окаэре и Мелен беженцам не рады, им лучше работать и после вернуться домой с деньгами, чем под конвоем отправиться на выселки соседней провинции и трудиться там за скудную еду.
Черные знаки ложились на зеленоватую бумагу ниили, изготовленную специально для указов. Поэты и влюбленные выбирают другую бумагу, мраморную шитека, шелковистую, иногда с рисунком в углу — символом настроения или приметой времени года.
Наверное, она привыкла получать такие послания.
Конечно, она еще молода и красива, смысл ей связываться с человеком, положение которого под угрозой? Война не затронет ее. А Дом Таэна еще как затронет. И кем она окажется тогда? Обратно не так-то просто вернуться, обожатели превратятся в насмешников.
Всегда знал, что она умная женщина.
Известие от господина подручного министра финансов пришло в полночь, и голова у Кэраи была занята другим, поэтому он не сразу сумел собраться с мыслями. Писал один человек, но голос за знаками был — другого; сам начальник воспользовался верностью подчиненного, и при этом никак не был связан с посланием.
Выбран то, кто сменит вашего брата, гласили строки. У вас еще есть время успеть…
Успеть. Ничего не сказано, никаких повелений, но все понятно. Только есть ли в том смысл? Если падаешь с высокой горы, бесполезно подстилать солому у ее подножия.
Значит, преемник избран, и помимо здешних на время ему отдадут войска соседней Окаэры — сразиться с захватчиками, не допустить волнений; а потом подоспеют другие, если понадобится. И, возможно, ему отдадут и саму провинцию — а может, так и оставят командовать солдатами, а главным сделают другого, верного трону сановника.
Говорят, утро помогает сделать правильный выбор, но до утра оставалось еще много часов — рассветало уже быстрее, чем в зимние месяцы, но все-таки, все-таки…
Кэраи в слабом свете настенных ламп бродил по дому, порой пугая слуг, задремавших в коридорах. Вспоминал разговор с Лиэ,
По здравому разумению, сидеть бы им тихо и не высовываться. Тори Аэмара так бы и поступил. Нэйта — нет.
Еще не рассвело, как велел оседлать коня. Взяв верного Ариму и двух других, бывших с Кэраи в Мелен, ускакал в Срединную. Не заметил, как серый полумрак вокруг посветлел, наполнился золотом — настолько мрачными были мысли.
Тагари не сложит свои полномочия — не данные Столицей, а давным-давно завоеванные предками. Тогда всему их Дому конец. И самому Кэраи, и дальней родне, и тому мальчику, которого так смешно оберегает Лайэнэ.
Смерть Тагари могла бы стать выходом. Но дальше думать не мог. Разве что молиться о молнии, которая ударит в его доспех? Глупо. Трудно выбрать между семьей, родными землями и благом страны.
Ариму не раз и не два сбивал господина с мысли, не говоря, а почти крича ему, что тот едет совсем не туда. Спасибо конь сам знал дорогу, а где не знал, следовал за другими; нечасто приходилось отвлекаться.
Чуть не загнав лошадей, добрались поздно вечером.
Командир Срединной Асума был у оружейников, туда Кэраи и заявился, не в силах ждать, не отдохнув после скачки и четверти часа. Там же, у оружейников, заметил и Рииши Нара, но лишь кивнул ему. Верен, но слишком молод, не с ним советоваться.
Одно хотел знать — ждать ли поддержки здесь, и какой? Семья командира Асумы всегда была верной, еще родителей связывала прочная дружба; но Кэраи все-таки чужой, а Тагари — свой. Только вот Дом один у них, и он вот-вот рухнет.
— Мы с вами гораздо меньше знаем друг друга. Но если… если придется выбирать, что вы решите — поддержать наш Дом или позволить ему упасть?
— Очень двойственно можно посмотреть на вещи, — сухо сказал Асума, более хмурый, чем обычно — они уже уединились в комнате с толстыми стенами, никто не подслушал бы. — Что считать падением.
— Поэтому я и задаю вопрос, которого брат бы мне никогда не простил.
— И насколько далеко вы намерены зайти?
— Не знаю. Надеюсь, что не настолько. У меня не очень хорошо с даром убеждения, — честно говоря, довольно паршиво, — но я буду стараться.
— Ничего не могу обещать, — задумчиво произнес Асума. — Даже то, что сохраню этот разговор в тайне. Разве что, в свою очередь, буду надеяться, что не найдется причины о нем упомянуть.
Потому что одни уговоры скорее всего будут напрасными…
**
Если недавние письма довели Суро до белого каления, то от этого он едва не приплясывал. Особенно когда шпионы донесли, что Кэраи уехал — и, похоже, отправился на север. Известие у них явно было одно и то же, хоть и написали разные люди.
Долго он ждал, очень долго, но вот, наконец, подошло время. И какое хорошее время: свежий весенний ветерок ворвался в окно, какая-то птаха защелкала… может, жаворонок, что у них на гербе? Возвел глаза к небесам — спасибо всем покровителям, и радуйтесь предки. Еще рано ликовать, но своего он уже не упустит.