Война
Шрифт:
Степан задумался. С этой стороны он ещё не смотрел.
Внезапно до слуха наших друзей донесся громкий и слитный звук, который трудно было спутать с каким бы то ни было.
— Что это? — машинально спросил Степан, сам прекрасно зная ответ.
— Это? Это пушки, ваше сиятельство.
— Пушки.
— Они самые. Чему я несказанно рад, господа. Хороший такой залп, слитный. Скорее всего, флотские.
— Вы уверены?
— Вполне. Кто ещё может так жахнуть? Мы, то есть войска сухопутные, стреляем иначе. И это хорошо! А то надоело всё. Говорим, говорим, голова болит. Коли, руби! Это по-нашему. Гром победы раздавайся, веселися
— Да с чего вы взяли, Пётр, что это наши, а не турки между собой?
— Ни с чего не взял, ваше сиятельство. Предчувствие, если хотите. Засиделись мы, пришло время действия. Вот и прсмотрим кому город достанется, а кому ключи… в одно место. Мне тоже Рауф не нравится. Посему — я отдыхать, чего и вам советую. Утро вечера мудренее.
Закончив таким неожиданным образом свою мысль, Безобразов демонстративно потянулся, допил одним духом вино и отправился спать.
Глава 25
Письмо.
"Гостеприимство турок общеизвестно, потому беспристрастный наблюдатель не смог бы найти ничего удивительного в том, что встречать русскую эскадру высыпал буквально весь город. Замечу — с нашей, то есть европейской части. Со стороны противоположной тоже встречали, но иначе.
Командующий, вице-адмирал Лазарев, показал себя превосходным дипломатом, открыв огонь без колебаний, чем сразу заслужил уважение местных жителей. Артиллерийская стрельба — замечательное средство коммуникации цивилизаций. Вы безусловно знаете, отец, легенду о задаче Гордиевого узла, так вот — с тех пор ничего толком не изменилось. Стоило нашим доблестным морякам шарахнуть по скоплениям мятежников на азиатской части Босфора (особо пылкие подошли к самой воле, потрясая ятаганами и прочим железом, надеясь, вероятно, изрубить наш флот в щепки), как дело пошло на лад. Пишу все это с чужих слов, к сожалению, поскольку сами мы пропустили веселье по причине хотя и уважительной, но весьма скучной.
Итак — мы вырвались на волю. Но обо всём по порядку.
Как вам должно быть известно, наше заключение под стражу, возмутительное само по себе, оказалось не самым плохим вариантом. Прочие были умерщвлены варварским образом.
Сказать правду, возвращение вышло безрадостным. Сам район Пера почти не пострадал, по сути только наше посольство лежало в руинах в окружении прекрасно себя чувствующих соседей. Выглядело унизительно. Во мне проснулся англофоб (не спрашивайте почему). Так или иначе, но мы остались без дома, а предложение достойнейшего Рауфа-паши занять один из его дворцов не вызвало энтузиазма.
— Мы только что покинули один из ваших дворцов, — не отказал себе в колкости Александр Сергеевич, — не можем так откровенно злоупотреблять вашим радушием.
Рауф-паша слащаво улыбался как родным, которых не видел много лет, и со всем соглашался. Желания гяуров — закон! Не всегда, к сожалению.
Сам я оказался в положении двусмысленном. Пушкин, как и Безобразов, разобрались наконец в хитросплетении текущей политики, после чего задали (или, лучше сказать, уточнили) мне вопросы. Пушкин — молча, одними глазами, а вот Пётр Романович не удержал дружеской длани, от чего у меня целый день после в ухе звенело.
— Можете вызвать на дуэль, ваше сиятельство. Всегда к вашим услугам! — с выражением глубочайшего отвращения на лице обрадовал меня наш надворный советник. Отношение моё к дуэлям двойственно, с
Во избежание пересудов, уточню как обстояло все на самом деле, отец, чтобы вы рассудили хладнокровно и здраво.
Рауф-паша, тогда уже не Великий и не визирь, организовал нашу с ним втречу тет-а-тет, на которой поделился опасениями за сохранность мира между империями во время правления (он так и сказал) Хозрева-паши.
— Этот человек пал в грех гордыни, — тревожился Рауф, — его путь теперь — путь безумца. Беда в том, Степан-ага, что в ослеплении своём он толкает нас в пропасть.
Не стану утруждать вас, отец, лишними подробностями (мне пришлось бы исписать листов десять в таком случае), если вычленить основное, то выходило так: Хозрев продал душу шайтану, англичанам и французам. И всё ради власти и денег! Рауф так сокрушался, что я, видя как дрожат руки этого честного человека, как слезы собираются в его глазах, понял, что подобная беспринципность и алчность кажется невероятной для служителя Блистательной Порты. Хозрев намеревался столкнуть лбами наши государства, наплевав на всё, что государь император сделал для усопшего султана, наплевав на заключённый договор! Дело, конечно, небывалое в истории людей.
Поскольку России подобное не могло понравиться и реакцию можно было легко предсказать, Хозрев намеревался прикрыться британцами и французами. К счастью, у России здесь есть верные друзья разной степени здравомыслия, главным из которых является Рауф-паша. Ему стало известно о готовящемся нападении на наше представительство по персидскому образцу, после чего пути назад не будет. Оттого он предлагает сыграть на опережение, так как лишившись официального положения, он не лишился накопленного влияния, во всяком случае всего.
При дворе образовалось две партии, одна из Хозрев-паши и его приспешников, а другая их недовольных.
— Вы, конечно, возглавляете эту вторую партию? — спросил я его.
Рауф поразился моей наивности, закрыв лицо руками. Нет, он не мог стоять во главе недовольных, ибо кто он такой, маленький и слабый человек, пояснил он мне. Мать султана, новая Валиде, вот кто возглавил оппозицию.
Поразмыслив, я признал правоту турка. Разгромить ещё и гарем было бы слишком даже для Хозрева. Однако, тот не собирался мириться даже с условным двоевластием, планируя сменить валиде-султан на более покладистую. Каким образом? Да просто поменять молодого султана на ещё более молодого. Звучит зловеще, но тот кто встал на тропы Тьмы не остановится ни перед чем.
Затем друг России попросил денег. Видя моё недоумение, добрейший Рауф оделил меня взглядом исполненным укоризны. Нельзя быть таким жадным, говорил его взгляд, не к добру это.
Чтобы опередить нового Визиря, Рауф предложил совершить имитацию нападения на представительство. Для того его возможностей должно было хватить с лихвой. Смущали две вещи. Первое — невозможность предложить подобное Пушкину Александру Сергеевичу, который послал бы к черту за такое, второе — немалые средства, имеющиеся в наличии. Рауф хотел «помочь» мне вывести их предварительно, ведь основная часть принадлежала мне. Удивительно, но добрый человек назвал верную сумму с точностью до тысячи. Для их «спасения» от меня требовалось только указать местонахождение, дабы люди Рауфа не мешкали.