Война
Шрифт:
Во-первых, в Европе действительно война и это не шутки. Пруссаки с австрияками взялись за грудки и стараются выбить друг другу дух. Что именно не поделили наши вернейшие друзья и союзники, несокрушимые оплоты Священного Союза, какие именно «таможни» смогли вызвать подобное — Пушкин так и не понял. Я, конечно, сообразил в чем дело путем наводящих вопросов, но читать лекцию не стал. Не имел на то ни сил, ни желания.
— Франция грозит выйти за Австрию. Мне сообщили лично от…а, не суть. Король Прусский не выстоит в одиночку, видимо, мы вступился за них, — размышлял поэт с присущей ему логикой. Выглядела она так: Россия друг и тем и другим, значит не вмешается так просто. Но если
Войска наши расположены столь удобно, что могут нанести удар и по тем и по другим хоть их Польши, хоть с Молдавии, но, вероятно, не нанесут первыми. Государь станет ждать действий Парижа, прикидывать одно к другому, словом — сыграет вторым номером. Такое было моё мнение.
— Я мыслю сходно, — согласился Пушкин, — и для нас это значит то, что ты предсказывал. Никакой помощи от главной армии мы не получим.
Во-вторых, у нас война с Англией. Свершилось! Я даже привстал на локтях и потребовал вина, дабы обмыть такую радость. Вино мне дали, но потому лишь, что в этом благословенном времени оно считается одним из видов лекарства. Официальная причина войны — притеснение английских купцов и нарушение никому не ведомых «правил свободы торговли». Чудесно сказано. Если мне не изменяет память, Турция исправно поставляла островитянам опиум. Будет за нас счастье военное — непременно припомню сей факт. Были у меня мысли на этот счёт.
В-третьих, Пушкин теперь самый главный. Он и вчера был не последним человеком, но сегодня стал совсем взрослым. Большим, то есть. Бутенёв не вернётся в Константинополь в ближайшее время. Александр Сергеевич теперь официально чрезвычайный и полномочный посол. Самое вкусное заключается в том, что нашему поэту прямо подчинённы не только гражданские, говоря привычным мне языком, но и военные. Здесь юридическая заковыка, правда, но местных ничего не смущает. Если, например, корабли Черноморского флота стоят перед нами в проливе, то полномочный посол имеет право отдавать им (командованию) приказы. Сама зона действия, даже территориально, не означена твёрдо. Может ли Пушкин отправить отсюда хоть линейный корабль на Мадагаскар? Насколько я понял — да. А в Севастополь? И туда может, подтвердил Александр не слишком уверенно. Что же Лазарев? Тот тоже может…наверное. По одобрению императора. Не стал мучить сильно его уточнениями, понял, что начальников у нас довольно, чьи полномочия немножко пересекаются. Эка невидаль.
Дальше — больше. Наше Всё теперь не только адмирал, но и полководец, поскольку десант подчинён кому? Представителю государя, Александру Сергеевичу. Человеку совершенно не военному. Послу без посольства. Здесь, впрочем, придираюсь. Посольство — это мы, а не здания.
Стало немного смешно и я развеселился. Умеет Пушкин поднять настроение! А как было не улыбаться, стоит представить ситуацию в которой очутилось солнце русской поэзии. Флот, не весь, но тот что перед глазами — точно (и всё прибывающий, одних линейных кораблей скопилось аж восемь), включая вице-адмирала лично. Десант с генералом, и немалый — тринадцать тысяч штыков и сабель. Турки, коварные и подхалимствующие. Ну и я в резерве, вот только с кровати встану.
О десанте следовало знать подробнее, здесь Пушкин просто перечислил состав, после чего взглянул так вопросительно, интересуясь будто довольно ли.
Пришла вторая бригада 26-й пехотной дивизии (Люблинский и
— Зря вы от копья тогда отказались, — попенял я новоявленному Ганнибалу, — от судьбы не уйти. Пушкин закрыл лицо руками и какое-то время сидел молча. Ситуация, конечно, так себе. Везде он главный, но везде есть свои нюансы. Во флоте — вице-адмирал Лазарев, и званием и возрастом и опытом стоявший выше Александра. В войско — генерал-лейтенант Муравьев, в том же положении. И у того и у другого везде свои люди, друзья, сослуживцы. О «комендантстве» над Константинополем можно даже не вспоминать, там молодой султан, его мамаша и неповторимый Рауф-паша. Кроме того, есть свой государь, не терпящий отклонений от своей переменчивой воли. Так что, с одной стороны, Пушкин большой начальник. Пушак-паша по-турецки. По факту — вроде свадебного генерала, во всяком случае присутствует немалая опасность таковым стать. Ситуация.
Затем Александр мягко перешёл к вопросу нашей дуэли. Не вовремя мы свару затеяли, не вовремя. Но хорошо, что все живы остались. Дело, однако, никуда не годное. Придётся восстанавливать поблекшее (это в чьих глазах, интересно?) реноме.
Я брякнул, что всегда готов. Итог — пришлось страдать посреди Турции на жаре, в седле и с перманентной головной болью.
Насколько понял, сложился триумвират из все тех же Лазарева, Муравьева и самого Александра Сергеевича. Триумвират решил действовать на опережение. Иными словами — военные продавили свою жажду действий, всегда сулящую водопад награждений.
Флот отошёл к Дарданелам и встал там с целью не допустить британцев. Или французов, с которыми пока ещё мир. Или и тех и других и третьих. Не забывать ведь о египтянах. Экипажи сформировали два батальона морской пехоты по пятьсот человек, туда же высадили бригаду двадцатой дивизии, то есть решили поддержать сушей море. Безобразов ушёл с моряками.
— Я отправил Петра Романовича как человека опытного, бывалого и любящего всяческие приключения, — объяснил Пушкин. — Вопрос теперь в твоём самочувствии, Стёпа.
Сообразить было нетрудно. Александру нужно по человеку с должным статусом «от посла» во всех начинающихся операциях.
— Понял, ваше превосходительство. Самочувствие отличное, готов в огонь и воду, — отрапортовал я не поднимая головы с подушки.
— Замечательно. Тогда тебе предстоит небольшая прогулка, друг мой.
«Друг мой»! Спасибо, что не «голубчик».
Сухопутная операция, подобно морской, не отличалась оригинальностью. Господа военные попросту подняли свои собственные планы и расчёты прошлого года, когда собирались останавливать Ибрагима-пашу.
— Здесь сотни полторы или две вёрст, — пояснил господин посол, — наибольшее…триста или четыреста.
— Рукой подать, Александр Сергеевич.
План заключался в стремительном марше через Анатолию по направлению Конии, где сын Мохаммеда Али разбил в том году войска османов. Мятежный Хозрев должен был отступить «куда-то туда». Зачем? Ясное дело — собираться с силами. Бить надо сразу.
— Правильно решили, — одобрил я план. — Резать к чёртовой матери. Не дожидаясь перитонитов.
Пушкин мне ласково заулыбался.