Война
Шрифт:
Наши войска копают укрепления, формально для отражения нападения мятежника, но обращенные к отражению атаки с воды, насколько могу судить по направлению жерл пушек.
После героического освобождения всех частей города, был немедленно устроен новый приём, куда роскошнее предыдущего. Не вижу смысла описывать его детально, но в глазах рябило от изобилия ярких цветов и драгоценности убранств. На нем султан назначил Пушкина градоначальником. Нет я не пьян и не лишился рассудка, как можете вы подумать при чтении этих строк. В знак уважения, дружбы, доверия, признания заслуг, извинений, заверений и невесть чего ещё, Александру Сергеевичу торжественно вручили ключи от города.
Турки мне нравятся все больше. Они попросили денег (сами понимаете кто именно) у Вице-адмирала и получили их! На укрепление обороны. То есть на то, что наш флот с десантом вроде как и должен осуществить. Это великолепно, я считаю. О том, что мне добрый Рауф пока не вернул ни копейки, наверное, не стоит и говорить.
Представляется, что Блистательная Порта разваливается на части. Быть может, я ошибаюсь. На данную минуту внутри государства три центра силы, включая Мохаммеда Али египетского.
Наш складывавшийся было триумвират постигла та же участь. Его превосходительство витает в облаках и пишет новую поэму. А Пётр Романович от общения с офицерамм вспомнил молодость и дал недвусмысленно понять, что всерьез ожидает вызова, в противном случае нанесёт его сам. Причина — надо успеть расправиться со мной до официального объявления войны (или войн?), отчего следует поспешить. Вот что с ним делать? Я снова в ситуации между выбором плохого и ещё худшего, иными словами — выбора нет. Дуэль так дуэль.
Чем дольше смотрю на всё это, тем чётче формулируется мысль, отец, быть может, дипломатия — не моя стезя?"
Глава 26
Стычка у Кютахьи. Степан. POV.
— Зело голова болит! — сообщил я со вздохом.
— Почесать надобно, — добродушно отозвался казак.
— Доктор не велит.
— Плюнь ты на него, ваше благородие. Что дохтур знает? У мово брата в том году конь околел — ни один дохтур не помог.
— Что же твой брат тогда коня не почесал, а?
— Ты что, вашбродь? — казак поперхнулся воздухом. — То ведь не человек! Конь!
Я не мог удержать смеха, столь комично было выражение его лица. Наказание пришло мгновенно в виде новой порции боли. Изрядно приложил меня Пётр Романович, нечего сказать. От всей своей гусарской души.
Дёрнул таки меня черт бросить вызов. Доброта подвела природная. Мне то что, и без дуэлей нормально. А ему нет. Ну и вот. Не люблю когда человек хороший страдает, места себе не находит. Мается. Плюнул на всё, пошёл, да и вызвал. Лично, как Ленский Онегина. Не сообразил даже, что секундант нужен. Пётр Романович обрадовался. Так и сказал, что рад, мол. Не придётся публично мне морду бить. Ну это бы мы ещё посмотрели… А выбрал он сабли. Честно ли? Где я и где сабли? Нет, помахать я могу, кое-какие уроки даже брал, но вот так. На гусарского командира… Однако, остался жив. Не стал добрейший Петр Романович меня в капусту шинковать. Вообще рубить не стал. Эфесом засветил в лоб знатно. Я, право, обиделся даже, когда в сознание вернулся. Это потом мне напомнили, что дуэль на холодном допускает подобное «милосердие» с любой из сторон
Шесть дней провалялся. Сотрясение серьёзное. Потом ещё несколько дней штормило.
— Руки чешутся, — объявил казак ценную информацию. Я закусил губу. Казак понравился мне сразу. Здоровяк каких мало, богатырь былинный. На голову выше меня, это когда на земле. Ручищи — во! В баскетбол играть. Такой и впрямь кулаком быка упрямого приласкает — тот ляжет. Сабля у него длинная, заметно больше, чем у прочих. Якобы, прадедова. И сам он атаман. Имя у него красивое, подходящее. Кондратий. Народец здесь, говоря откровенно, мелкий. Малорослики в основном. Но как встретятся порой детинушки — рот разинешь.
Двигались мы быстро, но казаки каким-то им одним известным образом, умеют даже быстрое передвижение вести так, словно никто никуда не торопится. Пехота шлепала далеко позади, не так споро, на дневной переход позади. Трясся бы сейчас с ними.
Жара стояла страшная и постоянно хотелось пить. Признаюсь, когда шли через горы, думал — подохну. Саманлы невысоки на вид, но мне любой подъем давался нелегко даже в седле. Тогда Кондрат и обеспокоился, как же — вдруг его благородие ноги протянет. Человек он оказался ответственный. Уяснив, что «благородие» страдает головной хворью, казак ухмыльнулся и протянул мне флягу с водкой. Вообще в походе казакам пить нельзя, обычай не велит, потому всем было, конечно, запрещено строжайше. За всяким начальник следит, чтобы не вздумали! Кондрат и сам глядел зорко, но вот за ним следить было некому, поскольку как раз он и являлся командиром сорок первого донского полка. Полковник!
Водка вышла назад не успев устроиться, так что казак даже нахмурился за перевод продукта. Но сердце его оказалось отходчиво, да и не по рангу ему на меня голос поднимать. Есть плюсы и в титулах.
Так и пошло, что ехали мы рядом в основном, проникаясь путем бесед взаимным расположением. Спустились к озеру Изник, там вдоволь напоили лошадей. Красивы кони детей Дона, нечего прибавить. Сытые, чистые, гладкие, гривы как шампунем мытые. А хвосты! Разве истиный всадник позволит своему верному коню хвост кромсать? Никогда. Видишь хвост не в прусскую косичку, разом понимаешь чей он.
Казаки наблюдали за мной, а мне было интересно наблюдать за ними. Никто из них, да что там, никто из их предков никогда не оказывался так глубоко в землях османских султанов. Отсюда любопытство смешанное с настороженностью. Прислушаться, так можно подумать, что их меньше всего интересует поход, а вот как турки «в глубине» живут — то очень интересно.
— Когда руки чешутся — быть драке, — решил уточнить казак. — У меня с детства так.
— Думаешь, близко?
— Да кто их, мать турецкую, знает? Но руки чешутся.
Шли мы трое полных суток, по моим расчётам (на основе географии) цель действительно не могла уже быть далеко. Так тому и быть.
Пока я отслеживался и обретал вновь способность ходить не держась рукой стен, произошли определённые события, позволившие мне попасть, что называется, с корабля на бал.
Веское свое слово произнесла Дипломатия, как выразился навещавший меня Александр Сергеевич, когда счёл, что я способен воспринимать информацию. Ему удавалось выглядеть слегка растерянным и собранным одновременно. Устроив голову поудобнее на подушках, я внимал вестям как полководец получивший ранение и узнающий чем закончилась битва. Сравнение, быть может, кривовато и чрезмерно тешит самомнение, но, в конце-концов, разве докладчик не генерал?