Воющие псы одиночества
Шрифт:
«Почему я должна была устать?
– сердито говорила она себе, поднимаясь в квартиру.
– Можно подумать, я вагоны грузила. Сходила в ресторан, поболтала с симпатичным парнем, с чего мне уставать?»
Но Лиля Стасова была человеком, с раннего детства привыкшим к одиночеству и выработавшим привычку подробно и подолгу разговаривать с самой собой.
А поскольку ты сам себе не посторонний, то нет никакой необходимости врать и притворяться, и Лиля, опять же с детства, хоть и привыкла обманывать родителей, но была предельно честной с собой. «Каждый раз после встречи с Кириллом я чувствовала себя жутко уставшей. Я думала, что это нормально, что любое
А уж когда он стал меньше разговаривать и больше молчать, я вообще старалась выше головы прыгнуть, чтобы сказать что-нибудь такое, что покажется ему достойным внимания. И зачем мне вся эта головная боль? Хорошо, что я телефон поменяла».
Дома Лиля отказалась от ужина, чем вызвала у своей матери вздох неприкрытого облегчения: фестиваль телевизионных фильмов закончился, теперь самое время писать многочисленные и, как обычно, разгромные рецензии и обзоры. Положительных рецензий Маргарита Владимировна Мезенцева, в замужестве Стасова, не писала. И не потому, что ей никогда ничего не нравилось. Просто у нее был такой имидж.
У себя в комнате Лиля улеглась на диван, накрылась пушистым пледом и раскрыла книгу. Но глаза ее то и дело отрывались от страницы и утыкались то в стену, то в потолок, то в темный экран неработающего телевизора. Максим сказал, что завтра постарается прийти к институту, когда закончатся лекции, и проводить Лилю домой, и очень обрадовался, когда она ответила, что собирается позаниматься в «читалке» до закрытия, то есть часов до восьми.
– К восьми я точно успею. Среди дня мне трудно вырваться, хотя пока как-то удавалось, но любое везенье рано или поздно заканчивается. А к восьми - намного проще.
Но это будет только завтра вечером. А сегодня? Позвонит или не позвонит?
Максим позвонил около десяти часов. И Лиля Стасова поговорила с ним и легла спать совершенно счастливой. Уже засыпая, она привычно побеседовала сама с собой, со своей самой близкой подружкой, и честно призналась ей, что, когда познакомилась с Кириллом, тоже была счастлива, но как-то по-другому. То счастье было больше похоже на восторг первого прыжка с парашютом, когда страшно, и тревожно, и сладко, и все внутри дрожит. А сегодняшнее счастье напоминает ей большую добрую собаку, которая подошла, лизнула в лицо, легла в ногах, и ты знаешь, что она ни за что не уйдет от тебя, не предаст и никому не позволит тебя обидеть.
Конечно же, Коротков не приехал на Петровку к тому времени, которое назначил Насте, Сережи Зарубина тоже не было, и она терпеливо сидела в своем кабинете, ожидая, пока появится хоть кто-то из них. Сережка сказал, что положил материалы Короткову на стол и что ключ от кабинета есть только у него, Зарубина, и у Юры. Глупо терять время, но не менее глупо уезжать домой без материалов, коль уж затрачено время на дорогу. Около девяти
Она тупо перебрала бумаги в столе, потом в сейфе, ругая себя за непредусмотрительность: взяла бы из дома пару научных книжек, почитала бы пока, все польза для дела. Ведь знает же, что такое сыщицкая работа и как трудно, а порой и невозможно планировать время, а купилась на Юркино обещание быть в конторе к восьми часам. Могла бы сообразить, что придется ждать. Уже десятый час… Господи, как же она забыла!
Ведь Городничий велел ей позвонить ему домой сегодня в девять, и он назначит ей очередную встречу на завтра. Черт, растяпа! Мало того, что забыла о звонке, она еще и телефон его потеряла вместе с кошельком. И совсем забыла об этом, когда договаривалась с Олегом Антоновичем. Телефон кафедры она помнила наизусть, а вот его домашним телефоном пользоваться пока не приходилось. Если бы Настя хоть один раз звонила ему домой, она бы помнила номер, память на цифры была у нее отменной. Но она не звонила. И что теперь делать?
Она схватила трубку и набрала номер Никотина,
– Дядя Назар, у вас нет телефона Городничего?
– Сейчас в справочнике посмотрю.
Настя с облегчением перевела дыхание. Хорошо, что во всех приличных учреждениях есть собственные телефонные справочники, где указаны служебные и домашние телефоны сотрудников. Такие справочники обычно небольшие, как тоненькая брошюрка, и многие постоянно, носят их с собой в портфелях, а не держат в ящике письменного стола в служебном кабинете.
– Записывай.
Настя записала номер не на отдельный листок, как обычно, а сразу в записную книжку. От греха подальше.
– Как сама-то? Успеваешь что-нибудь?
– поинтересовался Бычков.
– Ничего не успеваю, - призналась она.
– Время куда-то утекает, сама даже не пойму, куда оно девается, а дело стоит.
Ей показалось, что где-то в квартире Никотина послышался женский голос. Голос что-то спросил у Бычкова.
– Да нет, не нужно, - сказал Назар Захарович.
– Извини, дочка, это я не тебе. Так что, может, проблемы какие-то? Помочь нужно? Ты говори, не стесняйся.
На другом конце провода зазвучал звонок мобильника и снова послышался женский голос. Причем голос этот показался Насте очень знакомым.
– Спасибо, дядя Назар, вы мне уже и так очень помогли с рецензентами, у меня совести не хватит вас эксплуатировать…
Она говорила еще какие-то слова, а сама напряженно прислушивалась к доносящемуся из трубки женскому голосу. Лозинцева. Точно, это она.
Ее интонации, немножко особенные, почти неразличимые нюансы, как у многих людей, интенсивно практикующих разговорный иностранный.
– Дядя Назар, у вас гости? Я вас отрываю?
– Да ничего, дочка, ничего, ты говори, если что нужно.
– Это Элеонора Николаевна, я не ошиблась?
– Ну и слух у тебя!
– восхищенно присвистнул Никотин.
– Или чутье? Или прознала что-нибудь?
– Слух, дядя Назар, слух, - рассмеялась Настя.
– Чутья у меня сроду не было, даже ваш дружок Гордеев это признавал. Но если вы добровольно и чистосердечно предлагаете мне помощь, то я готова воспользоваться.
Мысль пришла ей в голову неожиданно, и Настя даже не успела как следует обдумать, насколько удобно и прилично ее осуществлять.