Возгарка I
Шрифт:
Ну, а пока я лузгала тыквенные семечки и болтала ногами.
Анна украдкой посматривала на меня таким тёплым, ласковым взглядом, что становилось больно от необходимости расставания.
— Я должна кое в чём покаяться, — вдруг сказала она с оттенком печали. — Это из-за меня ты заболела.
Я удивлённо посмотрела ей в глаза; рука остановилась, не донеся семечко до приоткрытого рта. Неужели она всё вспомнила? Нет, не может быть…
— Как это? — решила я косить под дурочку.
— Я ведь позволила себе то, о чём приличные девушки даже думать не смеют. Вот пращуры и разозлились, а злить их нельзя, сама понимаешь.
Я вздохнула и промолчала.
Хорошо, что Анка порвала с Рихардом, и он не стал её принуждать, но всё же, что-то неправильное есть в её словах. Пусть мне и неприятно, но с этим негодяем у неё глаза-то светились, как никогда…
И ещё эти глупости про пращуров. Если, по их мнению, провинилась она, то почему наказали меня? Нет, разумеется, ей было тяжело видеть, как я умираю. В этом, дескать, наказание? Но что это за родители, которые за провинность отнимают у тебя ребёнка, которого ты любишь?
Наверное, мне не стоит так думать — пращурам всегда виднее.
Может, тёмное вампирское естество прорастать начинает?
* * *
На следующий день мне стало совсем хорошо.
Мои вещи собрали ещё вчера, их оказалось совсем не много.
Сегодня я терзалась от мысли: брать или не брать?
Когда я выжимала чесночный сок, у меня не всё ушло. Хватило наполнить и кухонные меха и склянку, которая сейчас стояла передо мной на тумбочке. Я сидела на кровати, держась пальцами за край столешницы, и не сводила взгляда с мутной жидкости, будто иначе та оживёт и убежит на поиски недобитых вампиров — или моей тарелки.
Печально, что мой недавний союзник внезапно превратился во врага.
Интересно, что будет, если брызнуть себе на кожу? А если выпить?
От возможных перспектив меня передёрнуло.
Нет, проверять не хочется.
С другой стороны, Рихард непредсказуем.
Хорошо хоть он меня ещё не бил. Пугал, угрожал, тягал за волосы, швырял, хватал за горло, окунал в холодную воду, закрывал в трюме. Но не бил, нет. Нельзя ведь заниматься рукоприкладством с детьми? Дети хрупкие, переломиться могут. Отчим меня регулярно розгами охаживал, подзатыльники отвешивал, на горох ставил, но от него я за годы не претерпела столько, как от вампира всего за неделю. Он меня почти убил. И сам же, спохватившись, вытащил из могилы.
Пожалуй, запихну скляночку в сумку. Просто на всякий случай.
Я попрощалась с городом. С подружками и всеми, кого знала. Получила массу напутствий доброго пути, а затем подошла к Анне, дернула за подол и подозвала пошептаться.
— В чём дело? — понизила она голос и наклонилась, рассыпая вперёд светлые локоны.
— Ань, мне перед отъездом нужно кое-куда сходить…
В синих очах отразилась грусть и понимание, сестрёнка не стала ничего говорить, просто кивнула.
Вскоре я стояла на шухере, а в Анькиных руках щёлкали садовые ножницы. Бабушка очень любит эти розы, но нам сегодня нужнее. Мы ничего не стали говорить
По дороге, я нервно покусывала губу. Анна заметила и ободряюще погладила меня по спине. Вскоре мы добрались до оврага и спустились по выположенному склону. Ветер шелестел в бурьяне. Кишки уже стянулись тугим комком, а к глазам подступили ещё не родившиеся слёзы.
Пышные бутоны цвели над шипастыми стеблями. Я прижимала букет к груди, стараясь не колоться. Нежный, сладкий аромат. Прекрасные, бархатистые лепестки: алые, как напомаженные губы. Других у нас не растёт, а покупать слишком дорого. Но мама заслуживает белых, чтобы о ней не говорили…
Тогда, на похоронах, отчим велел увести меня, чтобы не смотрела. Но я боялась, что больше не найду этот предками забытый клочок пустыря. Аня не могла меня удержать, я кричала и истерила под удары молотка. Повалилась на колени и задыхалась в рыдании, сгребая в кулаки сухие прошлогодние стебли.
— Ярочка… — родной и тёплый голос вывел меня из оцепенения.
Моргнув, я опустошила лёгкие и посмотрела на холмик из набросанного мусора. Опять расчищать придётся… Народ сторонится могил нечистых покойников. Каждый проходящий мимо считает своим долгом бросить что-нибудь на проклятое место, дабы откупиться от преследований духа упырицы. Анна начала убирать ветки и прочую дрянь. Уложив букет на примятую траву, я присоединилась к этому грустному занятию. Среди навала попались даже старые лапти.
Вскоре из-под мусора показался надгробный камень. Мы с Аней сами его притащили: в нашей гористой местности полно каменюг любого размера. Выбрали не очень тяжёлый, с большим трудом выдолбили на нём обережный знак, какой ставят над могилами чистых покойников. Из-за этого кто-то разок попытался выбросить надгробие, ведь не положено. Но большинство опасается даже смотреть в сторону маминой могилы.
Когда с уборкой было покончено, я подняла глаза на Аню и скомкано просипела:
— Ань, я бы хотела… сама…
Сестра понимающе кивнула и отошла.
Оставшись наедине с мамой, я помолчала. Пальцы нервно теребили передник. Тошнило от мысли, что она сейчас там, гниёт под землёй… и голова её покоится в ногах. Мы с Аней даже не знали сперва, куда лучше установить надгробие…
Слёзы покатились по щекам, с губ начали срываться тихие слова:
— Мама, не знаю, одобришь ты или нет…, но я ухожу. Прости, мне было слишком страшно умирать. Наверное, я поступила очень плохо, продлив свою жизнь таким образом. Меня бы все осудили, узнав. Мне все говорят, что твою душу получила тёмная богиня, потому тебя нет среди родителей. Ну и пусть. Если это правда, то однажды мы встретимся в её чертогах, ведь моя душа теперь тоже проклята. Прощай, мамочка, и ещё раз прости меня. Я очень тебя люблю.
Положив цветы на могилу и, утирая слёзы, я ушла не оглядываясь.
* * *
Сегодня трактир остался закрыт для посетителей, а мне устроили проводы, созвали уйму гостей. Ну, собственно, это те же люди, только сегодня пьют на халяву.
Я страшно смущалась, потому что даже мои дни рождения никогда толком не праздновались, а тут столько внимания. Пожалуй, Рихард немного перестарался с обработкой отчима. Интересно, когда уеду, он начнёт задумываться, с какого перепугу ему вдруг захотелось так меня побаловать на прощание?