Вожделенное отечество

Ерохин Владимир Петрович

На другой день вызывают отца Алипия к властям. Он явился — с посохом, в рясе, клобуке. Власти спрашивают:

— Ну что, видели документы? Отец Алипий:

— Какие документы?

— На закрытие монастыря.

— А я их сжёг.

— Как?! — те начали на него орать.

Отец Алипий послушал, послушал, а потом как хрястнет посохом по столу — чернильницы во все стороны полетели — и закричал громовым голосом (а голос у него был страшный — он ведь был на войне полковником):

— Сидите тут, сволочи, а по вас давно Сибирь плачет!

Те прижухли

и думают: раз он так смело себя ведёт, значит, у него наверняка есть рука в ЦК. И отступились — на время.

Тут пошла эпидемия холеры, и власти пустили слух, будто монастырь распространяет холеру через целование икон и крестов. Опять решили закрывать монастырь, но отец Алипий велел ворота запереть.

Тогда подтянули к монастырю войска, но штурмом брать постеснялись — с пушками, танкетками против стариков-монахов. Оцепили и стали ждать. Думают: без воды да без пищи долго ли они протянут?

А надо вам сказать, что Пскове-Печорский монастырь — это средневековая крепость, способная выдержать многодневную осаду. Там и колодец есть со святой водой, и припасы в погребах, и тайные подземные выходы наружу.

Вызывает к себе отец Алипий на заре молодого монаха, даёт ему чудотворную икону и говорит:

— Езжай, Володя, в Москву, в Институт эпидемиологии, и возьми у учёных справку, распространяют иконы холеру или нет.

Монах через подземный ход вышел, на такси в Псков, там на самолёт — и в Москву.

Приехал в институт. Там ему выдали справку по всей форме: что холера — болезнь желудочная и через иконы передаваться не может.

Он тут же обратным рейсом в Псков и в тот же день является к отцу Алипию.

И вот отворяется монастырская калитка и оттуда выходит процессия, неся застеклённую, обрамлённую справку — с подписями академиков и печатью. Власти посмотрели — на справке сегодняшнее число. Тогда они решили, что это чудо, и отступились.

От ворот монастыря к Успенскому собору ведёт красная дорожка под уклон горы. Когда-то, за резкую критику царя, опричники казнили здесь архимандрита Корнилия — тогдашнего наместника, а его обезглавленное тело протащили вверх и бросили вне стен монастыря. Тропа окрасилась кровью в алый цвет, в память о чем она всегда посыпана толчёным кирпичей. А раз в году, в день Успения Божьей Матери, дорожка эта вся покрывается живыми цветами, принесёнными народом.

До войны отец Алипий был художником. В монастыре он расписал фресками внешние стены собора.

Приезжала к нему Фурцева.

Отец Алипий принимал посетителей, стоя на балконе второго этажа своих апартаментов. Он и для министра культуры не сделал исключения.

Спустилась Фурцева от ворот, задрала голову на балкон и стала увещевать:

— Игорь Вениаминович! Вы ведь талантливый художник. Стоит ли губить себя в монастыре?

Возвращайтесь в Москву, мы вам мастерскую дадим, устроим выставку в Манеже.

— Екатерина Алексеевна! — (Или как её там звали?) — вежливо ответил ей отец Алипий, скрестивши руки на груди. — К сожалению, ничем не могу быть вам полезен. Я ведь знаю — вам конь нужен, а мне на

фронте яйца оторвало.

Фурцева подхватила свои длинные юбки и, вместе со свитой, опрометью кинулась по дорожке вверх, вон из монастыря — к чёрной "Волге". Больше она его в столицу не приглашала.

У ЦАРСКИХ ВРАТ

Алтарник Серёжа был чёрный, страшный, высокого роста, лет ему было за сорок, и он отличался необычайной кротостью и добротой, напоминая тропарь "благоразумному разбойнику в рай путесотворил еси вход .

Отец Светоний словно и создан был старцем: маленький, лысый, опушённый несоразмерно большой белой бородой.

Отец Хрисанф производил зрелище величественное и даже подавляющее. Он уверял меня, что своей молитвой может вызвать дождь. Чувствовал себя колдуном.

Отец Валиил, обвыкнув в церковном быту, приобрёл новую, православную вальяжность, позабросив и француженок, и стихи.

КОПЫТЦЕ

Мы с сестрой сидели на брёвнышках возле храма в погожий субботний день.

Отец Александр прищурился от солнца и раздумчиво произнёс:

— Сестрица Алёнушка и братец Иванушка... Разглядел книгу у меня на коленях и прибавил:

— Не читай, братец, "Георгия Фёдоровича" — козлёночком станешь!

ПУТЬ

Нельзя сказать, что философией заниматься достойно или праведно (как и математикой, или музыкой). Это неотвязное дело для тех, кто не может успокоиться никаким иным образом. Успокоиться в процессе — "своём" деле.

Вот почему занятие философией не имеет моральных оправданий, да и не нуждается в них. Философия — жестокое профессиональное дело. Нельзя сказать, что философ праведен. Он может быть на правильном пути к истине, может создать истинную систему, но истина не открывается ему, а светит издалека, как привлекательная цель. Цель, которую он стремится поразить, изловить.

В философии нет ни откровений, ни догматов, ни таинств. В ней попираются авторитеты или избираются по сердечной склонности. Это сфера чистого Логоса, мышления, как бы ни притягательны были созерцание, радость и любовь.

Метафизика избирает в мире чистые сущности, которые и суть её предмет. Происходит сведение и сокращение сущностей.

Предельная сущность — мир. Бога не видел никто никогда. Христос — предобраз мира. Мир до грехопадения — образ и подобие Божие; его сосредоточие — Адам (земля).

Христианство — соблазн для эллинов своей предметностью, конкретикой: Сын Божий родился от Девы, имя Его — Иисус, Он был плотником из Назарета. Мы вкушаем Его плоть и кровь. Не куда-нибудь, а именно к Нему мы придём по воскресении. Святые конкретны, они имеют имена.

Христианство конкретно, оно слишком конкретно: мой батюшка, мой храм, вот эта икона, эта свеча, эти деревья за оградой кладбища и этот дымок над костром привала паломников...

Надо жить так метафизически убедительно, чтобы истина этого бытия сняла своей очевидностью.