Возлюби врага своего
Шрифт:
Полковой приказ
257 усиленному пехотному полку об обороне Велижа
1. Положение противника:
Прошедшей ночью и в утренние часы враг продолжал атаковать. Отделение Шнайдера, 3-я рота, 7-я рота и 2-ая батарея 3-ей истребительной команды еле-еле отбили атаку. Наступление в полосе главной линии сражения 3-ей роты снова прекращено ударной группой лейтенанта Яшке. Противник несет большие потери.
По показаниям пленных командир противостоящих нам войск отстранен, так как ему не удалось взять Велиж. Политкомиссар, принявший на себя командование, в одной из речей объясняет, что Велиж должен пасть «после дождичка в четверг», больше русской армии не на что надеяться.
Потери противника столь велики, что есть роты с не более чем 10–13
2. Собственное положение.
Вчера наши очень мощные силы прошли в ходе наступления на Велиж около 25 км.
3. Правка в соответствии с обстоятельствами, изложенными в приказе.
а) Северный участок без изменений.
б) До настоящего времени южный участок делится на юго-восточный участок и юго-западный участок.
Разграничительная линия: наполовину Лангештрассе — Демидоверштрассе.
Командир юго-восточного участка: гауптман Фишер, командир 1-ого батальона 257 пехотного полка со штабом батальона с ударной группой Геброка;
4-ая рота 57 пехотного полка;
подучасток, усиленный 2-ой ротой 257 пехотного полка;
подучасток, усиленный 7-ой ротой 257 пехотного полка;
подучасток, усиленный 2-ой батареей 3-ей истребительной команды.
Командир юго-западного участка: майор Гил, командир 2-ого батальона 257 пехотного полка со штабом батальона с ударной группой Бека;
8-ая рота 257 пехотного полка;
подучасток, усиленный 1-ой ротой 257 пехотного полка;
подучасток, отделение Шнайдера;
подучасток, усиленный 3-ей ротой 257 пехотного полка с 6-ой ротой.
Полковой резерв:
усиленная 10-ая рота 257 пехотного полка;
один взвод 3-ей роты 183 инженерного батальона (лейтенант Кубе);
ударная группа фельдфебеля Бутценлехнера;
штабная рота 257 пехотного полка; (лейтенант Яшке ранен).
Бой в районе Кройцерштрассе всё еще не стихал. Было слышно, как за пулеметным треском воздух разрывался нашими 88 миллиметровыми противотанковыми зенитными выстрелами, которые довольно уверенно прошивали русские танки до самого моторного отсека.
До Кройцерштрассе было метров триста-четыреста, и я с лейтенантом через какую-то не широкую речку, подошел почти к самому месту соприкосновения с врагом. Отсюда было хорошо видно в бинокль место боевого столкновения. Сожженные и разрушенные дома русских стояли по всей улице. Город горел, заволакивая всю местность дымом. Трассирующие пули русских изредка указывали направление стрельбы, и это давало нам возможность вовремя прятать свои головы в груде битого кирпича.
Из окопа невдалеке от передовой было видно, как на окраину города выкатил русский танк. Вращая башней, он стал выискивать цель, чтобы навести ужас на наших рассвирепевших гренадеров. Наши камрады из 183 артполка умело влепили в толстую броню русского монстра бронебойный снаряд, который пронзил его прямо до боевой укладки. В один миг из люков танка вырвалось красное пламя. Оно бурлило, закручиваясь вихрем, разбрасывая вокруг искры расплавленного металла. Черный дым клубами стал подниматься над башней.
В тот миг раненый «Иван» в надежде на спасение тела вылез из люка до половины. Его комбинезон и танковый шлем были объяты пламенем, и он страшно орал от жуткой боли. В тот самый момент взрыв боевого запаса огромной силы сорвал башню, и цветком рваного металла развернул корпус грозной машины. Башня, пролетев несколько десятков метров, грохнулась в снег, превращая его в густой пар.
В бинокль видно было, как наши артиллеристы прыгали от радости вокруг своего орудия. Мне показалось, что это напоминало скорее удачное поражение мишени на стрельбище, а не стального большевистского чудовища. За этой тогда кажущейся легкостью стоял изнурительный и опасный труд простого немецкого солдата, брошенного фюрером в самое горнило этой войны.
Мы знали, что нас в России не будут встречать хлебом и солью по национальной традиции, но мы солдаты Великой Германии слепо верили в мудрость фюрера. Верили в успех дела Рейха, поэтому и стояли насмерть во имя грядущих немецких поколений.
Я ведь тогда еще не знал, что пройдет время, и благодаря Крамеру я по-новому взгляну на прошлое и будущее, которое было от меня очень далеко. Крамер одновременно странно любил и тут же ненавидел
— Кристиан, ты видел? Гренадеры сделали этого Ивана! Черт! Я не хотел бы оказаться в таком аду, но даже если это когда и случится, я умру достойно, чего и тебе желаю мой солдат. Сейчас постарайся точнее засечь огневые точки большевиков, ведь от этого зависит наше продвижение в их тыл, — сказал лейтенант и, достав карту города, разложил на своих коленях.
Мы сидели в отрытом нашими саперами окопе среди замерзших трупов большевиков и наших солдат. Хоронить тела было некому. Похоронные команды остались далеко в наших тылах, а пробиться к городу без свежих резервов было невозможно. Мы были окружены.
Бруствер окопа, выложенный из кирпича местной церкви, не очень-то и надежно, но защищал от осколков и пуль «Иванов». Тогда мы в страхе за свои жизни старались тянуть все, что могло спасти от пуль большевиков, и сохранить наши жизни до конца этой войны. Но даже эти укрытия не гарантировали попадания в окопы и блиндажи русских минометных мин. Они постоянно шлепались вокруг нас, сея смерть и страшные увечья.
— Я, господин обер-лейтенант, представляю, как сейчас большевикам жарко! Их пулемёты уже через час-два после нашей контратаки обязательно поменяют позиции. Наша информация на момент вылазки будет уже устаревшей. Я думаю, что сведения об огневых точках нужно собирать непосредственно перед выходом, используя разведку боем.
Крамер удивленно взглянул на меня, будто я сказал что-то нелепое и, выдержав паузу, ответил:
— Ты немного соображаешь, мой юный друг, видно война научила тебя уму разуму, как говорят русские. Черт! Откуда они взялись?
Сквозь дым от пожарищ стало видно, как в нашу сторону, короткими перебежками идут большевики. Они стреляли из всех видов оружия, не давая даже высунуть голову. Обстановка накалилась и нам нужно было быстро сматываться, прикрывшись пулеметным огнем лейтенанта Фоске.
— Нам, парень, пора удирать отсюда на неопределенное время, а то нас ждут большие неприятности, — сказал Крамер и стал отползать назад, словно рак.
С северной стороны под прикрытием танков, короткими перебежками шли «Иваны» в валенках и полушубках. Они стреляли на ходу из винтовок, прячась за танками. Судя по тому, что они надеялись отсидеться за ними, было видно, что большевики не испытывали особого желания яростно штурмовать наши укрепления. Это был тактический ход. Можно было предположить, что, скорее всего они делали вид, что проводят разведку боем. Я как сейчас вижу и просто не могу, да и не в состоянии описать кошмар, который в тот момент начался для наступающих русских. Мне страшно вспомнить все то, что было на том поле брани, которое я видел своими глазами.
Наши солдаты из 183 артполка, рискуя жизнью, выкатили на прямую наводку двуствольный крупнокалиберный пулемет и длинными очередями стали бить по идущим на нас танкам. От попаданий в броню снаряды разрывались, и множество осколков рикошетом поражало идущую под прикрытием пехоту. Через десять секунд кромешного ада все было закончено. Русские танкисты, видя бесперспективность наступления, отступали назад, наматывая на гусеницы своих танков тела погибших бойцов. Они старались отстреливаться и медленно откатывались подальше с поля боя. Все попытки танкистов были тщетны. В тот момент нами руководил страх за свои жизни. Мы четко знали, что если сдадим город большевикам, то ни одного солдата великой Германии не минует чаша безжалостной расправы. Русские были очень жестоки в своей мести, и не прощали пленным их былые заслуги.