Возлюбленная тень (сборник)
Шрифт:
Боже мой, Боже мой, что я им напишу? Они даже не сказали, в чем дело, я понятия не имею, что им известно, но – как это ни банально – им, по всей вероятности, известно все. Нельзя ничего писать, почему я сижу, как…
– Я не обязан писать никаких заявлений! Все, что я хотел сказать, я сказал. Если у вас есть вопросы – спрашивайте, я отвечу.
– Михаил Борисович, а ведь мы с вами договорились: сначала подумать, посоветоваться, а потом языком трепать!
– Сергей Александрович, возьмите себя в руки! Вы не первый день работаете. А то Липский воспользуется вашим возмущением – и напишет в ООН жалобу, что его оскорбляли в гебухе. Вы ведь
– В чем меня обвиняют?!
– Вас? А кто вам сказал, что вас обвиняют? Вас кто-нибудь запугивал? Допрашивал? Оказывал на вас давление? Может быть, Сергей Александрович, который сидит здесь с вами с восьми утра, пять часов подряд, и угощает вас своим завтраком, вас ударил?! Я ему завтра не дам отгула за то, что он потратил на вас весь рабочий день! У него и поважнее дела найдутся… Если вы недовольны – возьмите бумагу и ручку и напишите в прокуратуру. Мы организация поднадзорная, нас проверяют регулярно, будьте уверены! Всегда проверяли.
– Я не знаю, что вам писать…
– А вы не ждите подсказки! Это только в антисоветских книжонках пишут, что следователь-чекист заготавливает заранее протокол и дает подписать невинному страдальцу! Я вижу, что вы и в эту ложь поверили, Михаил Борисович?
– Я не верю антисоветским книжонкам!
– Не верите – правильно делаете. Прочли их, поняли, кто и зачем их сочиняет, распространяет, размножает – отлично! Садитесь и пишите, а в конце добавите, как собираетесь жить в дальнейшем. А подсказывать вам никто не будет.
– Что вы хотите знать, я вам скажу, дайте мне понять…
– А вы еще не поняли? Все. Сергей Александрович, подпишите емупропуск, пусть идет на все четыре стороны!
– Я ничего не сказал такого, что…
– Все! Вы меня простите за грубость, Михаил Борисович, но я вас приблизительно лет на двадцать старше: вы мне надоели! Я с вами беседую пятнадцать минут, а Сергей Александрович – пять часов. Представляю, как вы ему опротивели. Я бы не выдержал, у меня нервы давно измотаны! Сергей Александрович, пишите пропуск Липскому, и пусть его уведут отсюда: нам надо работать, а не баклуши бить…
– Что мне будет…
– А вы надеетесь, что я вам угрожатьбуду?! Гораздо более опытные провокаторы старались от меня добиться незаконных действий – и безрезультатно. Идите к своим единомышленникам, возьмите у них на прочтение какую-нибудь стряпню – там все написано: вас, бедняжку, отправят без суда и следствия в Сибирь на лесоповал! А мы позже дадим вам возможность убедиться, что и это ложь. А пока убирайтесь отсюда!!! Сергей Александрович, где его пропуск?
* * *
Четыре дня подряд ходил Михаил Липский в Есениново обиталище – без будильника вставал в семь. Два раза свои бутерброды принес, а два раза – Есенин опять угостил. Он, впрочем, только позавтракать и поощрить забегал: дела, дела, совсем замотался. А Рэм Сменович ел домашнее печенье у себя в кабинете – больше не угощал, обиделся на Михаила. И Петр Андреевич ни разу не появился: как ушел в магазин подписных изданий, так и пропал навсегда.
А Михаил писал – сперва особо размашистым, с длинными петлями, хвостатым почерком, – не только для того, чтобы меньшим количеством слов больше места занять, но и по невозможности удержать перо в бьющихся пальцах. Он писал сам: ему так и не задали ни единого вопроса, ни пронзили его ни единой фамилией, – ему лишь приходилось дожидаться, покуда намекнут либо произнесут достаточно. И приблизительно с двадцатой страницы по сплошной нумерации – он подзабыл,
На пятый день ему предложили работать над бумагами дома или в библиотеке, а по окончании труда – сдать его дежурному при входе. Дома Михаил работать не стал и, дописав краткое заключение, оставил работу Крестьянскому Поэту. Тот поблагодарил.
А теперь? – кто читает теперь те слова, что написал он, Михаил Липский, в заявлении на имя?
Что узнать хотел полковник Бонд? – и что узнал?
Кого он хотел наказать, кого упредить, кого уничтожить?
Какие инструкции получили от него Сергей Александрович и Рэм Сменович?
Выполнил Михаил заказ № 4, получил от родины колеса. И аж до самых колес пешком колесил по городу – искал Есенина, Библиофила, Шпроту, чтобы увидеть их не на работе, понять, как они живут теперь– когда он свое заявление уже написал. Но так никого ни разу и не встретил. Нет их.
Зови меня по второму разу! Зови, подлец!! Не зовет.
Готовясь ко второму разу, перестал встречаться с упомянутымив заявлении, чтобы не о чем было более упоминать. Нашел других, подал с ними за компанию документы в Отдел виз и регистрации, получил отказ, подписал сотню обращений черт знает куда, полтора года не работал, беседовал по домашнему своему телефону с Нью-Йорком, Лондоном и Амстердамом, ходил по неизбежности на демонстрацию к Приемной Верховного Совета – и ждал. Ждал, чем кончится эта страшная провокация в масштабе всей страны: онипоумнели со времен расстрелов собственных маршалов и директоров промышленных предприятий. Фимка – завербован, Арон – тем более, никто на самом деле к самолету в Ленинграде не подходил: они пытались организовать панику, чтоб мы все поддались на их спектакль, ни одного звука – только выезд. К родственникам, к дядям, тетям, бабушкам – нате вам характеристику с места моей последней работы и вызов от моего двоюродного брата из сельскохозяйственного поселения «что-то такое Ям», хуже всего, что я никак не могу запомнить его имени, а если вспоминаю, то не понимаю, кто брат, а кто – поселение… И вроде это не я Миша Липский, но другой человек, которого человека никакой Есенин не решится угостить своим приплюснутым бутербродом: я, советский еврей, желающий выехать в государство Израиль на постоянное место жительства, вашего едова жевать не стану!
14
Анечка, Анечка, давай мы с тобой пристроим под пальто тяжеловатые иудейские древности – полное оханукение, никуда они не лезут. Сгибать – жалко, да и не сгибается альбом. Но сколько там идти, пару метров, пока агенты смотрят, а возле метро зайти в туалет – и достать, спокойно нести в руках, он же завернут. От метро до дома Липского идти придется пешком – остановка от дома в пятнадцати минутах.
– Аня, иди спокойно. Задержат – я тебе говорил, как себя держать. Напоминаю: не вздумай сопротивляться, но сама не иди. До тех пор, пока не начнут тебя толкать, тянуть. Запомнила?