Возлюбленная террора
Шрифт:
Вот так судьба и развела их. Но к Владимиру Вольскому она оказалась не менее сурова, чем к его бывшей любимой. Он решительно не принял большевистский переворот в октябре семнадцатого, участвовал в «белом движении», вместе с другими лидерами правых социалистов-революционеров и центристов был в армии Колчака. Потом сменил лагерь: в начале 1919 года от партии правых эсеров откололась так называемая уфимская делегация — группа, признавшая законность советской власти и начавшая с ней активное сотрудничество. Эту-то группу и возглавил Владимир Казимирович. В августе того же года они стали называть себя «Народ», потом — «Меньшинство партии социалистов-революционеров». Впрочем, дело не в названии. Участь их была предрешена: как только
Пятого января 1918 года Мария Спиридонова баллотировалась на пост председателя Учредительного собрания и получила 153 голоса. Однако председателем стал Виктор Чернов, лидер правых эсеров, набравший голосов почти в два раза больше. Поскольку большевики и левые эсеры оказались в меньшинстве, они поспешили выйти из Учредительного собрания. В это время Спиридонова, как и ее партия, целиком на стороне большевиков. Она одобряет разгон Учредительного собрания, то есть одобряет диктатуру, положившую конец зарождавшейся демократии. Той самой демократии, тем самым свободам, за которые так ратовала юная Маруся в тамбовском революционном кружке.
Но союз левых эсеров с большевиками не мог длиться бесконечно…
Конец зимы 1918 года сулил долгожданное событие. Брестский мир, который должны были подписать Россия и Германия, положил бы конец участию молодой республики в первой мировой войне.
В правительстве фактически образовались три группировки, выдвигавшие свои предложения по Брестскому миру. Первая — Бухарин и труппа «левых коммунистов», а также левые эсеры — одобряла идею революционной воины: нужно продолжать воевать, отступая в случае необходимости до Урала, не брезгуя, если потребуется, и приемами партизанской войны. Организация сил должна происходить в ходе сопротивления. Сторонники такой политики не сомневались, что в самый трудный момент на выручку русским рабочим придут рабочие Запада. Еще немного — и в странах Западной Европы вспыхнут революции. Бухарин считал, что в схватке мирового империализма с мировым же социализмом нужно поставить на карту все — вплоть до самой власти Советов ибо в противном случае, при капитуляции на внешнем фронте, эта власть все равно рискует утратить смысл своего существования и стать чисто формальной.
Вторая группировка — по существу, группировка Троцкого — также решительно стояла за отказ от принятия империалистического мира. Троцкий считал, что согласие с условиями немцев приведет к отрыву от революционного движения Запада. Снова зазвучали обвинения: «большевики — немецкие агенты». Выход из сложившейся ситуации Троцкий видел в следующем: «Военное сопротивление невозможно, поэтому необходимо довести переговоры до открытого разрыва, до нового наступления Германии, так, чтобы капитулировать пришлось уже перед очевидным применением империалистической силы и вырвать тем самым почву из-под ног инсинуаций и подозрений, будто переговоры являются только прикрытием уже состоявшейся сделки…» Как видно из этих слов, обвинение большевиков в том, что они делали революцию на немецкие деньги, и в те годы многим казалось отнюдь не беспочвенным. Цитата взята из книги «Мирные переговоры в Брест-Литовске». Далее в тексте Троцкий признается, что именно последний аргумент представлялся ему наиболее важным и решающим.
Общеизвестным выражением этой позиции Троцкого стала формула, вошедшая во все учебники по истории СССР: «Ни мира, ни войны, а армию распустить».
Третье предложение по Брестскому миру исходило от Ленина. В данном случае его поддерживало меньшинство партийных руководителей. Ленин и его сторонники отстаивали необходимость заключить мир любой ценой. Основные их аргументы: отсутствие армии, способной к сопротивлению, и усталость народа России от
Разногласия не ограничивались членами правительства и верхушкой партии большевиков. Раскол произошел и в самой партии. Большинство партийцев было против мира. В особенности против него были настроены парторганизации рабочих центров и областей: Петрограда, Москвы, Урала, Донбасса, Иваново-Вознесенска, Харькова — так называемый авангард революции. Они продолжали выступать против принятия германского диктата вплоть до апреля — мая 1918 года, когда мир уже был заключен. Проведенный в самый драматический момент переговоров опрос крупных Советов по телеграфу показал: 262 были за мир, 233 — против. Среди первых преобладали сельские Советы, среди вторых — городские.
Против мира выступали в основном те, кто находился близко к правящим кругам. Иначе были настроены массы. В анкете для делегатов VII экстренного съезда ВКП(б), созванного в марте для одобрения Брест-Литовского мирного договора, один из членов московской делегации писал: «Большинство сознательных активных работников на местах за войну… Массы несознательные… за мир во что бы то ни стало». Именно эти «массы несознательные» позволили Ленину уточнить и укрепить свои позиции. На вопрос о войне солдаты отвечаем! что не будут больше сражаться. Почти все военные организации были за мир.
«Смерть не страшна! Будь что будет!» — героически писали большевики — рабочие Донбасса, призывая к продолжению военных действий. А вот крестьянские резолюции были куда прозаичней: «За заключение хотя и позорного, но необходимого в настоящий момент мира».
Мария Спиридонова, опираясь на крестьянские резолюции, решилась пойти против мнения своей партии и вызвать осуждение товарищей, поддержав сторонников Ленина. Она выступила за «позорный мир», то есть опять наперекор всему и всем, не побоявшись ответственности, поступила так, как ей подсказывала ее тревожная совесть.
История переговоров в Бресте хорошо известна. Позиция Троцкого позволяла сохранить компромисс между различными точками зрения советских руководителей — большевиков и левых эсеров — до тех пор, пока можно было тянуть время на переговорах. В ораторских поединках блистательный глава советской дипломатии вполне успешно противостоял возглавлявшему немецкую делегацию Кюльману. Но после подписания договора с Центральной Радой — правительством объявившей себя независимой Украины — немцы и их союзники значительно усилили свои позиции. Именно тогда, 9 февраля, немцы ультимативно потребовали подписания договора на поставленных ими условиях.
В ответ днем позже Троцкий в речи на заседании политической комиссии объявил: «Мы выходим из войны. Мы извещаем об этом все народы и их правительства. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий, противостоящих войскам Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Мы ждем и твердо верим, что другие народы скоро последуют нашему примеру…
В связи с этим заявлением я передаю объединенным Союзническим делегациям следующее письменное и подписанное заявление:
«Именем Совета Народных Комиссаров, Правительства Российской Федеративной республики настоящим доводим до сведения правительств и народов воюющих с нами союзных и нейтральных стран, что, отказываясь от подписания аннексионного договора, Россия, со своей стороны, объявляет состояние войны с Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией прекращенным. Российским войскам одновременно отдается приказ о полной демобилизации по всему фронту».