Возлюбленная террора

Кравченко Татьяна Юрьевна

— Взгляните, Леонгард.

Мюллер пробежал глазами написанное. Это было предписание председателя Чрезвычайной комиссии Дзержинского, в котором два лица уполномочивались для переговоров с графом Мирбахом по личному делу.

— Вы что-нибудь понимаете, Леонгард? Какие личные дела могут быть у ЧК с господином послом?

Мюллер пожал плечами:

— Не представляю. Но господ чекистов придется принять.

Через пару минут в приемную провели двоих мужчин. Один, смуглый брюнет, одетый ь черную пиджачную пару, усатый и бородатый, с пышной спутанной шевелюрой, отрекомендовался Блюмкиным.

Другой, рыжеватый, с маленькими усиками и горбинкой на носу, в коричневом костюме и цветной косоворотке, представился председателем революционного трибунала Андреевым.

Когда все четверо расселись вокруг овального мраморного стола, доктор Рицлер осведомился, что господам угодно.

Блюмкин усмехнулся:

— В бумаге все написано. Мы уполномочены поговорить с графом Мирбахом по его личному делу.

— Вы можете изложить это дело мне, — заметил Рицлер. — Я первый советник посольства.

— Вы же слышали, — сказал Блюмкин. — Это личное дело, и касается оно непосредственно господина посла.

— Но я уполномочен и на личные переговоры.

Блюмкин нахмурился:

— Господин советник, я обязан придерживаться определенного поручения. Мы будем говорить только непосредственно с графом Мирбахом.

— Но..

— Боюсь, что это дело такого рода, что вы все равно решить ничего не сможете.

Мюллер и Рицлер переглянулись. Недавно в посольство поступили сведения, что на жизнь Мирбаха готовится покушение. Может быть, Дзержинский прислал этого нахального лохматого революционера, чтобы сообщить какие-то конфиденциальные сведения?

Доктор Рицлер поднялся:

— В таком случае, господа, я пойду уведомить господина посла о вашем посещении.

Трое оставшихся за столом молчали. Мюллеру стало немного не по себе: в этом молчании было что-то тревожное.

Через несколько минут Рицлер вернулся и пригласил «товарищей из ЧК» в малую приемную:

— Господин граф сейчас выйдет.

Еще несколько минут тягостного молчания. Наконец послышались шаги. Распахнулись тяжелые двери, и в приемную вошел граф Мирбах, посол Германии в России.

После приветствий посол опустил свое грузное тело на услужливо пододвинутый стул и выжидательно посмотрел на Блюмкина, признав в нем руководителя этой странной делегации:

— Так что вы хотите, господа?

— Я уполномочен переговорить с вами касательно вашего родственника. — отчеканил Блюмкин, глядя послу в лицо, — Касательно некоего графа Роберта Мирбаха.

— Это ошибка, — сухо сказал посол. — Меня уже об этом предупреждали. Граф Роберт Мирбах мне лично незнаком и является венгерским подданным…

— Однако сам Роберт Мирбах утверждает обратное. Вот у меня здесь есть документы, подписи на которых вам хорошо известны, — Блюмкин потянулся за кожаным портфелем, стоявшим рядом с его стулом. — Например, подпись датского генерального консула Гакстгаузена. Согласно этим документам, Роберт Мирбах замешан в шпионаже…

— Я повторяю, господа, это ошибка. — Мирбах кинул досадливый взгляд на доктора Рицлера. — Ко мне это все не имеет никакого отношения.

— Может быть — предупредительно вмешался доктор. — имеет смысл господину" послу дать письменные разъяснения по этому делу через комиссара Карахана?

Мирбах

утвердительно кивнул и уже хотел подняться, как в разговор вмешался второй посетитель, до этого не проронивший ни слова.

— Может быть, вы все-таки хотите узнать, какие меры со стороны революционного трибунала будут приняты по отношению к графу Роберту?

Мирбах опять переглянулся с Рицлером.

— Ну что ж, пожалуй…

— Это я вам сейчас покажу, — сказал Блюмкин и полез в портфель.

Все дальнейшее происходило очень быстро. Блюмкин выхватил из портфеля револьвер и выстрелил через стол сначала в посла, а потом в Рицлера и Мюллера. Немцы были без оружия. В первый момент от шока и неожиданности они даже не сделали попытки бежать — так и остались словно пригвожденные к месту.

Первым опомнился посол. Он вскочил и бросился к выходу в зал, но его взял на прицел Андреев. Блюмкин, выпустив еще пару пуль в сторону Мюллера — тот пригнулся и поэтому остался цел, — кинулся преследовать посла.

Через секунду последовал взрыв бомбы, брошенной Андреевым в зал из приемной. Раздался оглушительным грохот падающей штукатурки и осколков разбитых стекол. Доктор Рицлер и Леонгард Мюллер инстинктивно бросились на пол.

Прошло несколько секунд, — их вполне хватило «товарищам из ЧК», чтобы выпрыгнуть в окно и добежать до поджидавшего их автомобиля.

В зале на полу лежал граф Мирбах — в луже крови, с разбитой головой. Рядом с ним валялась вторая неразорвавшаяся бомба.

Граф был мертв.

Как развивались события дальше, подробно за-фиксированно в «Заключении обвинительной коллегии верховного революционного трибунала при ВЦИК Советов по делу о контрреволюционном заговоре ЦК партии левых социалистов-революционеров и других лиц той же партии против Советской власти и революции»:

По показаниям Дзержинского, уже в три часа пополудни он узнал об убийстве Мирбаха по прямому проводу из Совета Народных Комиссаров. Отправившись в посольство и с первого взгляда установив, что подпись на удостоверении, представленном Блюмкиным, была подложная, Дзержинский отправился лично в штаб отряда Попова, куда (ему донесли) скрылся Блюмкин.

В штабе Попова Дзержинский после первых расспросов принялся за осмотр помещения, когда вошедшие Прошьян и Карелин сообщили ему, что Мирбах убит по постановлению ЦК партии и что Блюмкина искать нечего. В ответ на это Дзержинский объявил их арестованными. В соседней комнате Дзержинский заметил Трутовского, Черепанова, Александровича, Фишмана, Камкова, Спиридонову. Все были вооружены. В это время в комнату вошел Саблин и потребовал от Дзержинского сдачи оружия. Тот отказал, но был моментально окружен наводнившими комнату матросами и обезоружен. Трепалова, прибывшего вместе с Дзержинским, обезоружила Спиридонова лично. На устроенном тут же митинге Спиридонова, Попов и другие обвиняли Советскую власть в предательстве Мирбаху, матросы обвиняли ее за то, что отнимают муку у бедняков, причем Черепанов и Саблин с торжеством заявили ему, что «вот-де у вас были октябрьские дни, а у нас будут июльские», что «мир все равно сорван», что они власти не хотят, «пусть немцы займут Москву— и у нас будет так, как на Украине, — они же опять уйдут в подполье»…