Возлюбленная террора
Шрифт:
Сказал — и осекся: на самом-то деле Маруся очень изменилась. Внешне — ничего прежнего, постарела, подурнела. Вот только разве что глаза… Хотя нет, и глаза стали другими, жесткими. Только в первый момент она посмотрела на него так, как раньше смотрела юная Маруся.
Она все поняла и усмехнулась:
— Одиннадцать лет в Нерчинске красоты не прибавят.
— Ну что ты такое говоришь…
— Ладно, не будем об этом. Скажи лучше, как ты?
Вольский добродушно развел руками:
— Вернулся вот
Мария едва заметно усмехнулась. Мы боролись! Она — там, в Сибири, на каторге, а он — в Швейцарии и в Германии, во Франции… Все такой же энергичный, живой, красивый. Кажется, годы не оставили на нем отпечатка. Когда он последний раз писал ей, пять лет назад, шесть? Впрочем, и до этого письма были редки.
— Маруся, ты слышишь меня? — словно издалека донесся до нее голос Владимира. Он прервался на полуфразе и недоуменно посмотрел на нее.
— Да? Извини, задумалась. Что ты сказал?
— Я говорю, сейчас самое время провести земельную реформу. Учредительное собрание…
— Да, — перебила она, — да, мы как раз готовим сейчас проект резолюции о Советах крестьянских депутатов. Первое, что необходимо сделать, — немедленно передать землю крестьянам.
Вольский прищурился:
— Постой, постой… Как это — немедленно?
Спиридонова решительно затушила папиросу и с силой сказала:
— Безотлагательно, и чем скорее, тем лучше.
Вольский иронически поднял брови:
— Да? А тебя не смущает незаконность подобной передачи?
Но его ирония на нее нисколько не подействовала.
— Не смущает. Пока вы будете ждать Учредительного собрания, пройдет время весеннего сева. Надо брать всю землю тотчас, устанавливать строжайший порядок через Советы крестьянских депутатов.
Теперь они смотрели друг на друга холодно и оценивающе, словно дуэлянты, встретившиеся у барьера.
— Ты рассуждаешь, как большевики.
— Что же, в данном вопросе мы с ними солидарны.
— Но… — Вольский запнулся. Господи, что же это творится! Они когда-то так любили друг друга, встретились после стольких лет разлуки, и что же — сразу заговорили о политике!
— Что «но»?
— Давай лучше сменим тему. Расскажи мне, как ты. В Тамбов заезжала? Как дома?
Мария сказала словно нехотя:
— Заезжала ненадолго, на два дня.
— Как Александра Яковлевна?
Мария прикурила следующую папиросу:
— Не очень. Все никак не оправится после смерти Коли.
Вольский сочувственно кивнул:
— Мне писали. Жаль, ужасно жаль мальчика… Но что же делать, болезнь не спрашивает. А сестры как?
Мария пожала плечами:
— Нормально.
На самом деле поездка в Тамбов оставила в душе непроходящую горечь. Встреча с сестрами радости не прибавила.
Мария могла бы сказать, что почувствовала себя дома абсолютно чужой и ненужной, но зачем Вольскому знать это… Она вздохнула и повторила:
— Нормально. А твои как?
Вольский замялся:
— В порядке. После смерти отца Михаил управляет имениями, да и адвокатская практика в Тамбове у него неплохая. От политики отошел совершенно, мы с ним редко видимся. 11 сын у него уже большой, от второго брака. Ты знаешь, Маша давно умерла, он женился во второй раз…
— Так же давно, — Мария не удержалась и добавила: — Вроде бы после Машиной смерти и года не прошло, как он уже стал счастливым новобрачным.
— Ну…
— Да нет, я никого не осуждаю. Ну, а ты как?
— Что я! Живу помаленьку.
Она помолчала, потом сказала внешне непринужденно:
— Я слышала, ты тоже женился?
Вольский досадливо поморщился:
— Ну, в общем, да. Она…
Мария перебила:
— Поздравляю. Я за тебя рада.
Тогда, дома, когда Женя ей осторожно сказала о женитьбе Вольского, Мария даже сама удивилась, насколько спокойно это восприняла. Та любовь — прошлое, ушедшее. Старые чувства не воскресли, — а ведь она этого и ждала, и боялась. Может быть, она вообще не способна больше любить?
Разговор явно не клеился. Мария глубоко затянулась, отбросила окурок и взглянула на часы:
— Ну ладно, мне, пожалуй, пора. Пойду. Перерыв кончился, снова вернемся к делам. Да и тебя твой собеседник уже заждался.
— Постой…
— Что?
Он смотрел на нее в нерешительности.
— Что, Володя?
А он и сам не знал, зачем ее остановил. Но говорить что-то надо было, и Вольский, немного помявшись, предложил:
— Может быть, встретимся после заседания? Поговорим подробнее…
Мария сухо улыбнулась:
— Боюсь, ничего не выйдет. Очень много дел. А поговорить… Что ж, как-нибудь поговорим, когда случай выдастся.
Его это задело:
— Когда же?
— Сегодня, завтра, через неделю. Во всяком случае, на съезде мы точно увидимся.
Она быстро, не оглядываясь, прошла к дверям и скрылась б комнате. Пусть мертвое прошлое хоронит своих мертвецов. В этот момент ей казалось, что отныне с личной жизнью покончено навсегда. Отныне все ее силы, вся энергия, вся страсть будут принадлежать только святому делу революции.