Возмездие. Никогда не поздно
Шрифт:
Биленков закурил, потом выпил рюмку и спустя пару минут продолжил:
– Директором интерната была женщина лет сорока с повадками надзирательницы. Она и я – участковый и блюстительница порядка, мы быстро нашли общий язык. Во второй или третий мой визит она закрыла дверь кабинета и позвала меня в заднюю комнату. На ней было черное нижнее белье, помню, пахла она потрясающе – какой-то французский парфюм, уже не помню какой. И в постели была буквально неуправляемой. Мы встретились еще раз, еще… Это были незабываемые ночи. Она помогла мне собрать документы, необходимые для оформления опекунства, познакомила с подругой, с которой
– Мне необязательно знать об этом. Если искупление для тебя – диагноз, то ставил его тебе уездный эскулап.
– Так… – заиграл желваками Биленков. – А ну-ка, объяснись.
– Когда ты рассказывал мне свою историю, я заметил в твоем взгляде глубокую печаль. Не скорбь, в смысле беды или несчастья, а именно печаль – неотвязную и непреодолимую. Все эти долгие годы ты жил поступком, несвойственным тебе, – смог проявить милосердие там, где любой другой, похожий на тебя, о сострадании и не подумал бы. Ты выбрал свой крест, и я уверен, что ни разу не пожалел о тяжелой ноше. Поступок, на который ты решился, отчасти отбелил тебя, смыл с тебя кровь. Ты оберегал не Юонг, ты трепетал над своим драгоценным поступком, над своим деянием. И это только одна сторона вопроса.
– Есть и вторая?
– Есть. И она не отличается благородной красотой. Ты увидел в Юонг Ким взрослую женщину, так?
– Ну, так.
– Если бы ты думал о ней, как о ребенке, ты бы удочерил ее. А так ты растил ее и натурально выкармливал, пока она не созрела до того самого соблазнительного возраста. Ты потер руки: «Пора!» – и затащил ее в постель.
– Ах, ты!..
Журналист не дал Биллу возможности выстрелить. Опередив его на мгновение, он выкрутил ему руку, другой рукой нажимая на травмированную грудь, – видел и смотрел, как мутнеют от боли глаза его противника… Наконец он отпустил его.
– У тебя своя правда, у меня своя, – тяжело дыша, проговорил Биленков.
– Правда одна, а точки зрения на нее разные. Не хочешь поблагодарить меня еще раз?
Биленков ушел, хлопнув дверью. Когда затихли его шаги на лестнице, Маевский вынул из нижнего ящика стола диктофон и остановил запись. В этот раз в его распоряжении было современное записывающее устройство, встроенная память которого рассчитана на восемь часов записи. Функция голосовой активации была задействована – то есть запись прерывалась во время пауз. Что ж, подумал Маевский, Жердеву будет проще и быстрее ознакомиться с продолжительным разговором. Он пожалел лишь о том, что это чуткое устройство, впитавшее каждое слово беседы, было неспособно уловить чувства.
Затем он снял трубку телефона и набрал номер Жердева:
– Дмитрий Михайлович,
– Правда? – В голосе босса прозвучало удивление. – И чего он хотел?
– Прежде всего поблагодарить меня. Мне трудно объяснить это на словах, тем более на пальцах – вы их не увидите. Может, общее впечатление от беседы у вас сложится, когда вы прослушаете запись?
– Конечно. Завтра. В восемь тридцать.
Жердев поблагодарил Маевского – сухо и, насколько мог судить сам Маевский, с некоторой опаской.
Через двадцать минут Андрей, побрившись, вышел из дому, поймал такси. Еще через сорок минут стоял перед дверью Биленкова и нажимал на кнопку звонка.
Виктор и Юонг переглянулись. Он оторвался от трансляции конкура из Франции, Юонг посмотрела на него поверх книги. Если бы через окно в дом влетела ручная граната, они бы удивились меньше.
– Кто там? – спросила Ким.
– Не знаю, – пожал плечами Виктор. – Ты кого-нибудь ждешь?
– Я?.. Нет. А ты?
– Я тоже.
– Странно… Кто бы это мог быть?
– Может, узнаем, когда откроем?
– Пойдем вдвоем?
– Пожалуй.
Юонг Ким вооружилась пистолетом, дослав патрон в ствол, но пока не сняла его с предохранителя. Биленков повторил ее действия, и они подошли к двери.
– Кто? – спросил Виктор, вставая сбоку, чтобы не получить возможную пулю, и закрывая глазок рукой.
– Это Андрей Маевский.
На сердце у Биленкова отлегло.
– Ты один, Андрей, без Петра и Павла? – нервно пошутил он, открывая дверь.
– Здравствуй, Юонг! – поприветствовал гость кореянку.
– Здравствуй, – ответила она, тряхнув головой и убирая пистолет.
– Не обращай на нее внимания, – ляпнул хозяин. – Сегодня у нее прическа «начес возвращается-2». Проходи, – пригласил он его в комнату. – Можешь не разуваться. Ты по делу или просто так при… шел?
Маевский все же разулся и прошел в студию, размеры которой его поразили.
– Вижу, ты не с пустыми руками. – Билл глазами указал на сверток в руках гостя.
– Это твоей хозяйке.
Андрей подошел к Юонг и протянул сверток. Она к этому времени успела занять свое привычное место, забравшись на кровать с ногами. Она взяла сверток и развернула его. Это была старая, 1976 года издания, книга «Хоббит, или Туда и Обратно» в переводе Наталии Рахмановой.
– Я читала эту книгу. Правда, в другом переводе. – И Юонг вдруг прочла вслух первые строки: – «Жил-был в норе под землей хоббит. Не в какой-то там мерзкой грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью, но и не в сухой песчаной голой норе, где не на что сесть и нечего съесть. Нет, нора была хоббичья, а значит – благоустроенная». – Оторвавшись от книги, она невольно огляделась, словно сравнивая эту благоустроенную студию с хоббичьей норой, и запоздало поблагодарила: – Спасибо.
– Ты только за этим приходил? – съязвил Биленков.
– Не только… Хотел узнать, как ты добрался. Не знал, за рулем ты или нет. Проводи меня. До свидания, Юонг, – попрощался он с девушкой.
Когда они вышли на площадку, Маевский замялся:
– Ну, в общем, ты был прав: я сделал запись нашей беседы.
– Принес источник? Кассету, флешку? – оживился Виктор.
– Что толку? Об этом я доложил Жердеву. Завтра утром он ждет меня, и я не могу прийти с пустыми руками.