Возмездие
Шрифт:
Из Шушенского… Прямиком от Ленина!
К тому времени имя «Старика» обрело в Закавказье такой авторитет, что политическое подполье межевалось на его сторонников и противников.
«Товарищ Коба» увидел человека вдвое себя старше, но державшегося чрезвычайно просто, без подавляющего превосходства. В напряжённой обстановке закавказского подполья, где непрерывно шла борьба авторитетов, Курнатовский привлекал симпатии полнейшим отсутствием рисовки. Это была натура сложная, но открытая, обладающая секретами неотразимого обаяния. Иосифа, впитавшего уважение к старшим
Первым делом Коба набросился на «Сибиряка» с расспросами о Ленине.
— О, «Старик»! — воскликнул Курнатовский. — Умище колоссальный. Его побаивается даже сам Плеханов! Одна беда — чистый теоретик. Практики никакой. Вечный студент.
Крупскую он называл на западный манер — Надин (с ударением на последнем слоге) и при этом почему-то играл и голосом, и глазами.
— Знаете, мой юный друг, спутница «Старика» девушка довольно-таки своеобразная. Я имею в виду её взгляды. Во всяком случае, «Домострой» там не в чести.
Впоследствии Иосиф Виссарионович узнал, что в Шушенском у Курнатовского и Крупской случился мимолетный роман…
Евреев, которых так пламенно, так гневно обличал о. Гурам, насмешливый Курнатовский пренебрежительно называл «еврейцами».
— С ними надо уметь обращаться. Эта публика уважает только силу. А иначе — тут же усядется на шею. Народишко нахальный! Что же касается Богоизбранности, то приёмчик-то дешёвенький. Так поступает любой бандит. «Я лучше всех!» и — трах по башке. Ничего нового они тут не изобрели. «Нас возлюбил Господь…» Тоже мне — нашёл сокровище! Будто получше не нашлось. Но — молодцы. Они не торгуют путёвками в рай. У них другие гешефты. Нам бы у них следовало кое-чему поучиться.
У этого человека на всё вокруг имелся сильно упрощённый, но, как видно, выверенный взгляд. Иосиф приписывал это возрасту и опыту, — старший товарищ уже успел изведать и тюрьму, и ссылку.
— Никогда не путайте, мой юный друг, две вещи: на белом свете есть евреи, а есть жиды. И жидов, кстати, очень много среди русских. А уж среди грузин, как я наблюдаю, нечего и говорить!
По всей видимости, его забавляла растерянность молодого собеседника. Нагрузка и в самом деле оказалась велика. Столько — сразу! А Курнатовский, словно потешаясь, продолжал небрежно сыпать свои парадоксы.
— А вы уверены в том, что Христос не заслан к нам еврейцами? Вспомните, он и обрезан был, и ходил в синагогу. И — вдруг! Это, мой юный друг, неважная религия, которая выскакивает вдруг. Тут надо разбираться… Да и с Магометом — тоже. Слишком уж везде торчат еврейские уши! Вы, кстати, знаете, почему Магомет сбежал из Мекки в Медину? Ну, как же! Его, как видно, в чём-то заподозрили и крепенько прищучили. Он и дёрнул. А Медина — это иудеи. Они его и укрыли, защитили. Такие вещи надо знать, мой юный друг. Мозги у народа закомпостированы настолько плотно и умело, что впору брать топор. Вы, как я убеждаюсь, пропагандист изрядный.
Он снял квартиру у Зданевичей, в семье художника. Дом был многолюдный, шумный. Там ежедневно собиралась молодёжь. Курнатовский понимал, что за ним, недавним ссыльнопоселенцем, налажен постоянный надзор и собирался переменить жильё, однако не совладал со своей натурой и немедленно завёл скандальный роман с одной из дочерей художника. Жизнь его сразу усложнилась. Иосиф, понемногу разбираясь в своём наставнике, определил, что состояние постоянной влюбленности — одна из черт его характера. Без этого ему было бы скучно жить. Удивительно, что самих женщин к нему притягивало, словно мотыльков на огонёк.
В Тифлис недавний ссыльный попал впервые. Город ему понравился необычайно. Особенное восхищение вызвала у него древняя азиатчина старого Тифлиса. Он полюбил подолгу просиживать, потягивая дешёвое вино, в самых продымленных духанах.
— Идёмте-ка, мой юный друг, потопчем улицы Тифлиса. Чудесный город! Другого такого нет. И будет жаль, если от него снова не оставят камня на камне. А к этому, как я гляжу, идёт.
Как всегда, глубокие мысли у него перемежались прибаутками.
Он повёл Иосифа в сторону Армянского базара.
— Какой смысл обкрадывать себя? Жизнь слишком коротка. А поэтому да здравствует духан «Весёлый петух» и замечательный суррогат из винограда «ркацетели». Насладимся солнцем Алазани!
В этот день, не меняя своей насмешливой манеры, Курнатовский завёл речь о создании газеты. Вытянув стакан вина, он долго разглядывал его на свет, словно отыскивая на нём какие-то знаки.
— А ну-ка, — обратился он к собеседнику, — напрягите память. Как это там в Писании: «И будет в челюстях народов узда…»
Иосиф на память подхватил:
— «…и будет в челюстях народов узда, направляющая к заблуждениям».
— Вот, вот! — похвалил Курнатовский. — Видимо, вы уже догадались, что из этого вытекает. А вытекает вот что: нужна газета. Га-зе-та! Своя. Здесь. На месте. «Искра», разумеется, хорошо, но необходима ещё и своя «Искра». Кстати, мы об этом много толковали со «Стариком». Он считает газету едва ли не самым важным делом. Только издавать её в Тифлисе не стоит. Завалят мгновенно. А вот подумать насчёт Батума или, скажем, Баку. А?
В последнее время у Иосифа появилось ощущение, что старший товарищ посматривает на него, словно пахарь на возделываемое поле. Он на самом деле уже вложил в него немало и, естественно, ожидал обильных всходов. Первые ростки пробивались в листовках и прокламациях молодого подпольщика, активиста «Месаме-даси». Курнатовский похвалил листовки Иосифа «9 марта» и «Тифлис. 20 ноября». Несколько советов он дал (со своими обычными шутками и прибаутками) насчёт работы «Анархизм или социализм». Курнатовский требовал простоты и ясности. И «товарищ Коба» писал, обращаясь к рабочим, участникам манифестаций, спрашивая их: «Почему мы так бедны, хотя всё вокруг нас создано нашими руками?»